Самодержавие, православие, доходность

Петербургский депутат Виталий Милонов не сильно удивил, когда обвинил Аллу Пугачеву с Максимом Галкиным, что те, мол, неправильно родили своих детей. Каких-то заявлений в этом роде от него всегда можно ждать. Что у РПЦ на уме, то у Милонова на языке.

Церковь сегодня претендует на то, чтобы регулировать частную жизнь, учить школьников, корректировать действия медицины и определять единственно правильную идеологию. При этом православные иерархи в отличие, скажем, от исламского духовенства, посылающего толпу по пятницам бузить против египетского генералитета, не вмешиваются непосредственно в политику, ограничиваясь лишь общей поддержкой властей. РПЦ даже не пытается сформировать политическую партию по типу германской христианской демократии, хотя достаточный потенциал для создания такого рода структур у нее имеется.

Нынешние действия Церкви представляют собой не столько усиление клерикализма в целом, сколько формирование православного фундаментализма, т.е. движение к основам, к истокам. Отношение к данному вопросу в современной России очень сложное. Традиционалисты радуются «уникальному» православному духовному возрождению, а модернисты пугаются «уникального» стремления сойти с магистральной дороги, по которой движутся цивилизованные народы.

Однако, как ни парадоксально, во всем происходящем нет ничего уникального. Появление фундаменталистских тенденций – это ярчайшее свидетельство того, что Россия сталкивается с типичными проблемами эпохи модернизации, характерными для большинства обществ.

Фундаментализм – это не дикость, но и не духовное оздоровление. Это реакция общества на быстрые перемены. Когда простой, неподготовленный к серьезным потрясениям человек сталкивается с такими глобальными изменениями, как те, что произошли у нас со времен Перестройки, он хочет ощутить твердую почву под ногами и обращается к простым решениям, к фундаментальным ценностям, к духовному руководству со стороны авторитетных учителей. И чем быстрее проходит модернизация, чем больше трясет бедолагу на сложных поворотах истории, тем отчаяннее он цепляется за то единственно прочное и надежное, что может дать ему опору в жизни.

В книге Карен Армстронг «Битва за Бога» (недавно изданной на русском языке) показано, как фундаментализм формировался одновременно в исламском, еврейском и христианском мирах. И вот что интересно: хотя причины были идентичны во всех культурах, формы и масштабы распространения этого явления качественным образом различаются. В исламском мире фундаментализм становится агрессивным и все более сильным, постепенно начиная подавлять национализм. В Израиле фундаментализм временами тоже агрессивен, но при этом не слишком силен: он создает проблемы в политической жизни и в выстраивании отношений с арабами, но не более того. В христианстве фундаментализм получил широкое развитие, пожалуй, только в США (особенно в южных штатах). В Европе же он стал маргинальным явлением, поскольку европейское христианство само стремится модернизироваться.

Причины этих различий кроются в особенностях исторического пути отдельных стран и регионов. В Европе Церковь к началу модернизации (конец XVIII – начало XIX веков) была чрезвычайно сильна. Именно она оказалась главным противником целого ряда преобразований, а значит - главным врагом просветителей и реформаторов. Миллионы европейцев, напуганных модернизацией, пытались уцепиться за что-то, но при этом по-прежнему сторонились Церкви. В итоге люди оказались охвачены так называемыми «светскими религиями» - социализмом и национализмом. Эти силы победили фундаментализм в схватке за умы и души «малых сих». Европейский опыт сформировал у многих поверхностных мыслителей представление, будто религия раз и навсегда проиграла схватку с модернистскими идеологиями. Но это, конечно, было совсем не так.

За океаном дела обстояли по-другому. К моменту начала войны за независимость Церковь не имела в Америке столь мощной институциональной опоры, как в Европе. Соответственно, она не рассматривалась модернизирующимся обществом в качестве главного врага. Властители американских дум не требовали «раздавить гадину» в отличие от властителей дум европейских. Таким образом, в Америке не прижился социализм в его радикальной форме, а национализм не приобрел извращенных нацистских и фашистских черт. Зато долгое время процветал протестантский фундаментализм. Некоторые американские проповедники не уступали, пожалуй, по своему влиянию некоторым европейским фюрерам, вождям и каудильо.

В Израиле к моменту формирования этого государства были сильны и светская сионистская идея, и традиционный иудаизм, позволявший евреям сохранять свою идентичность на протяжении веков. Сионизм вдохновил людей с оружием в руках отстаивать свою вновь обретенную родину и стал в итоге идейным фундаментом Израиля. Но при этом он должен был сосуществовать с религиозной ортодоксией, которая иногда сильно «достает» светских израильтян, но при этом очень важна для множества глубоко верующих евреев.

В исламском мире модернизация, как и в Европе, поначалу привела к широкому распространению национализма и социализма (вторая половина ХХ века). Но вот беда: национализм стал символом зависимости от США, а социализм – от СССР. При этом серьезных экономических успехов не обеспечил ни тот, ни другой. В итоге сменились поколения, молодежь забыла про былое возмущение своих отцов засильем исламских норм жизни, и фундаментализм стал наиболее яркой, креативной формой противостояния «крестоносцам» и «неоколонизаторам».

Судьба России, несмотря на то, что страна - христианская, напоминает, скорее, судьбу исламского мира. Социализм у нас принял столь радикальные, деструктивные формы, что вызвал массовое отторжение к концу ХХ века. В итоге новый этап модернизации, открытый Перестройкой и не завершенный по сей день, заставил напуганное, страдающее от резких перемен общество искать духовной опоры в православном фундаментализме.

Впрочем, если по ширине охвата наш фундаментализм сродни исламскому, то по характеру проникновения в души он, скорее, сопоставим с американским. Это фундаментализм общества потребления, в котором люди, обращающиеся к глубинным ценностям религии, не хотят надевать пояс шахида и бросаться в гущу «неверных». Наши фундаменталисты хотят спокойно жить на этом свете, имея дом, машину, футбол по телевизору, кружку пива, стабильный доход и т.д. Иными словами, трудности эпохи модернизации заставляют нас обращаться к фундаментальным религиозным ценностям, а возможности, открываемые той же самой эпохой модернизации, стимулируют пользоваться всеми материальными благами, доступными человечеству.

В общем, «Самодержавие, православие, доходность» – вот руководящая триада эпохи Путина-Гундяева. Однако по мере того, как поколения, фрустрированные модернизацией, будут сменяться поколениями, не знавшими ни талонов на мыло времен Перестройки, ни испытаний «лихих 90-х», русский православный фундаментализм начнет терять массовость и все больше напоминать маргинальный американский протестантский фундаментализм.

Останутся, конечно, непримиримые. Будут люди, бегающие по дорожкам парков в футболках с надписью «Православие или смерть». Но подавляющее большинство предпочтет относиться к делам веры спокойно, без надрыва, без истерики. Потому что истинная вера – в душе, а не на футболке.

Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге

Перейти на страницу автора