К чему приведет гражданская идеологическая война

Сегодня российское публичное пространство напоминает театр военных действий. Общество расколото на группы, большинство людей уже давно определились со стороной конфликта и готовы отстаивать интересы «своих» до конца. Оценить общую картину беспристрастно пытаются единицы, аргументы зачастую вообще мало кому интересны — в ход идут преимущественно эмоции.

Самый характерный пример — полемика российских либералов и консерваторов-патриотов, причем почти по любому вопросу: от конфликта на Украине до передачи Исаакиевского собора РПЦ. При этом те, кто пытается время от времени выйти за пределы догм того или иного «идеологического лагеря», подвергаются со стороны своих единомышленников чуть ли не большей критике, чем со стороны оппонентов.

Возможно, таков парадокс XXI века. Ведь аналогичную картину можно наблюдать во всем мире — взять хотя бы споры вокруг Дональда Трампа в США или мигрантов во Франции и Германии.

Можно ли преодолеть идеологический раскол? Почему в случае разногласий на «своих» нападают гораздо сильнее, чем на «чужих»? Чем объясняется изоляция мировоззрения и к чему она ведет? За ответами на эти вопросы «Росбалт» обратился к тем, кто об информационных войнах знает не понаслышке.

Антон Красовский, журналист, директор фонда «СПИД.Центр»:

«Сегодня почти любой диалог скатывается в истерику потому, что человек не предназначен для ежедневного и ежеминутного общежития с другими homo sapiens. А социальные сети превращают нас из индивидуумов в коллективных обезьян. Это биологический вопрос: у человека должна быть возможность побыть самим собой и наедине с собой, а из-за соцсетей ее почти нет. Те люди, которые погружены в процесс бесконечного выяснения отношений, просто не выдержат следующие десять лет. Многие уже находятся на грани не то что нервного срыва, а инфаркта, и я уверен, что они его не переживут.

Если же ты живешь в состоянии истерики, то в итоге перестаешь замечать оттенки. Такая способность в принципе есть не у всех, и это ни хорошо, ни плохо. Человек как социальное существо очень поляризован и приспособлен к крайностям. Он делит мир на добро и зло, хорошее и плохое, черное и белое. Так устроен человеческий мозг. Между тем мир ведь более разнообразен. Но для того, чтобы попытаться найти белое в черном или не обвинять всех, кроме себя, нужно иметь способность останавливаться и если не смотреть на себя со стороны, то хотя бы находить время для саморефлексии. Если это удается, то в итоге становишься менее ожесточенным и более разносторонним.

Люди же, которых мы сегодня видим в соцсетях, друг за другом и раз за разом становятся все менее разнообразными. А когда позиции поляризуются, то все сбиваются в некие кучки и начинают внутри них существовать. При этом на „как бы своих“ бросаются в случае каких-то отклонений действительно сильнее, чем на чужих. Но на самом деле не существует ни своих, ни чужих. Есть только ты сам, и в этом мире тебе предстоит прожить собственную жизнь. А прожить ее надо так, чтобы в конечном итоге и свои, и чужие пришли к тебе на похороны».

Ольга Романова, журналист, исполнительный директор движения «Русь сидящая»:

«Идеологизированность дискуссии и дробление на группы сейчас происходит во всем мире. А наше нынешнее разделение чуть ли не в любом споре на либералов и консерваторов-патриотов — это же любимая российская дискуссия западников и славянофилов. Знаменитый спор Гоголя и Белинского был о том же. Только тогда не существовало Фейсбука. Конечно, уровень полемики Гоголя и Белинского, к которой присоединялись голоса Аксакова, Достоевского, Соловьева и многих других, был совсем другой.

Людям, стоящим по разные стороны баррикад, во все времена было очень сложно общаться. Вспомните первую и вторую Государственные думы начала ХХ века. Тогда в одном зале впервые собрались представители дворянства и люди в красных косоворотках. Шок был большой и привел к бурным дискуссиям. Потом они переходили на страницы газет, которые тоже уже отличались качеством от „Современника“. А в наше время уровень дискуссии еще больше снизился. Соцсеть — это такая демократичная штука, где после условного Герцена может написать Вася Пупкин, не ставящий запятых. Поэтому спор приобретает характер склоки и появляется столь высокий уровень нетерпимости.

Но, на мой взгляд, в России грань между патриотами и либералами, „колорадами“ и „белоленточниками“, начинает размываться, и в этом я вижу много позитива. Три-четыре года назад она была гораздо четче. Я думаю, что постепенно сгладятся даже самые больные темы, хотя, конечно, появятся новые. Например, по поводу „белоленточной“ повестки дня 2011 года уже сложилась некая усредненная позиция.

Да и ярлыки мы зачастую навешиваем сами. Активист, который вышел на улицу в защиту 200-летнего дуба в Кусково, автоматически воспринимается нами как условный западник-либерал, а полицейский — как славянофил-консерватор. Скажи им об этом — и они могут здорово удивиться. Люди меняются ролями и в социуме, и в соцсетях, некоторые даже переходят по отдельным вопросам на позиции другого лагеря. Конечно, это не проходит гладко. Представьте, что есть две краски — черная и белая. И в каком-то месте они дрогнули и начали перемешиваться. В итоге все будет сереньким, как в Швейцарии — хотя вряд ли, конечно, до такой степени. Не для населения, а именно для граждан это просто этап становления».

Борис Межуев, философ, политолог, журналист:

«Я думаю, что рьяную критику можно объяснить стремлением к управляемости. Например, либеральная среда представляет собой мощный ресурс, и одна из форм управления им — постоянно травить „отщепенцев“. Посмотрите, какой ажиотаж вызвало интервью Екатерины Шульман. Многие либералы мгновенно заявили, что ей, мол, теперь не место в их лагере. Так что это такой психологический способ воздействия: подвергать остракизму тех, кто выходит за пределы догмы, чтобы другим неповадно было.

Подобное идеологическое разделение в России случалось уже не раз. К примеру, 1905 год тоже „развел“ многих людей навсегда. Новым важным рубежом стал 2014-й. До этого все было как-то проще. После 1993 года власть сумела примирить стороны, и к началу 2000-х прежнее расхождение во взглядах экзистенциально уже ничего не значило. После 2004 года разногласия тоже имели не столь тяжелые последствия — все это, пожалуй, даже воспринималась как некая игра.

Но в 2014 году людей разделила кровь, и многие контакты теперь разорваны навсегда. Я тоже потерял многих друзей, и в моем кругу остались только люди, занимающие позицию, аналогичную или близкую к моей. Хотя, конечно, элемент возгонки был тогда и с патриотической, и с либеральной стороны. На мой взгляд, российская власть и сейчас пытается сыграть роль примирителя. Внутри политтусовки это, возможно, удастся сделать. Но на более низком уровне оно невозможно и ненужно. Любое подобное примирение условных Стрелкова и Макаревича будет фарсом.

Трудно сказать, станет ли нынешний раскол постоянным. Уже понятно, что в личных и семейных отношениях разрыв преодолеть все сложнее. Боюсь, он неизбывен, как это было в эпоху американской революции. Те, кто выступал за независимость и те, кто был против отделения от Англии, оказались несовместимы.

Поэтому надо надеяться, что нам хотя бы удастся научиться уважать выбор обеих сторон. Ведь каждый по-своему прав. И в качестве первого шага я бы прекратил эти бесконечные ток-шоу. Они только усугубляют конфликт. Уже все аргументы высказаны, точки на „i“ поставлены и мы ничего нового не услышим. Спор надо завершать так, чтобы все люди могли жить и в единой стране, не чувствуя какой-то психологической ущербности».

Михаил Фишман, журналист, главный редактор еженедельника The Moscow Times:

«В России проблема в том, что государство почти полностью подавило дискуссию самыми разными методами: пропагандой, давлением на СМИ, пестованием троллей, которые любят превращать любой человеческий разговор в бессмысленную затею. У нас нет общественной дискуссии как социального института. И это важнейший фактор, искривляющий пространство диалога в российском обществе. В результате вместо спокойного обсуждения мы слышим нескончаемый крик. Задача такого „спора“ — изобличить негодяя, а не услышать другую точку зрения. Она никого не интересует. Есть позиция государства, являющаяся единственно верной.

Такое подавление и издевательство над свободной дискуссией — системное явление в сегодняшней России. Сейчас под контролем все, кроме соцсетей. Хотя, конечно, фактор давления государства обостряет любую дискуссию даже там, и люди эмоциональнее и резче высказывают свою позицию. Но все же Фейсбук — это место, где разговоров, делящихся, к примеру, по линии либерал/консерватор можно легко избежать и вести беседу только с теми, с кем диалог кажется осмысленным. Есть много и других примеров вполне цивилизованного разговора. Сейчас дискуссия об этических проблемах, с которыми мы сталкиваемся, идет на отдельных площадках и в клубах. Так что способность дискутировать до конца не загублена».

Андрей Столяров, писатель и культуролог:

«Крайняя изоляция мировоззрений свойственна сейчас всему миру. И в значительной мере она обусловлена тотальным распространением Интернета. Причем когда Всемирная сеть только еще появилась, была романтическая надежда, что именно благодаря Интернету, благодаря той свободе мнений, которую он принес, начнется глобальное осмысление политики, экономики, социальных процессов. Каждый человек сможет критически сравнить разные точки зрения и на этой основе выработать собственное мировоззрение.

В действительности ничего подобного не произошло. Быстро выяснилось, что большинство людей обращается к Интернету не для критического анализа, а лишь для подтверждения своей точки зрения. Другой информации обычный пользователь просто не замечает, и чем больше он углубляется в информационный поток, тем отчетливее концентрируется его собственная позиция. К тому же на этом пути он обретает множество единомышленников.

В итоге пространство разделяется на несколько непересекающихся миров. Дискуссия в старом понимании данного слова между представителями различных мировоззрений, как это было в XIX и XX веках, становится все более затруднительной. А в перспективе — и вообще невозможной. Ведь для того, чтобы дискутировать с оппонентом, надо его выслушать и понять. А как раз этому Интернет и препятствует, сводя трудности письменной речи к простым восклицаниям типа „молодец!“ или „дурак!“ В результате мы имеем „упертых либералов“ и „невменяемых патриотов“, к аргументации не способных, но извергающих либо похвалы, либо брань.

Мне представляется, что эта изоляция будет только усиливаться. Политическая фрагментация неизбежно приведет к фрагментации социальной, а социальная — к физической, то есть к фрагментации всего российского общества. Появится такое количество „правд“, которое нельзя будет свести ни к какой взаимоприемлемой мировоззренческой „истине“. Разве что одна из „правд“ приватизирует силовой ресурс государства и начнет превращать себя в „истину“ путем прямого подавления оппонентов. Заметим, что этот процесс в нашей стране уже идет.

Конечно, в любом обществе существует страта людей, не стремящихся сделать свою „правду“ непререкаемой. Более того — способных корректировать свое мировоззрение по лекалам меняющейся реальности. Обычно такая страта стабилизирует доктринальный пейзаж, образуя идеологический демпфер, нейтральную полосу между противостоящими сторонами. Однако в эпоху изолированных комьюнити эта страта становится все тоньше. Ведь ее уничтожают сразу с обеих сторон. Скоро ее не будет совсем. И вот тогда нас действительно, как плита с датами жизни, придавит какая-нибудь „абсолютная истина“».

Татьяна Хрулева