«Мы привыкаем к взяткам с детства»

О последствиях революций и особенностях российской коррупции, а также о том, почему авторитарный режим успешнее проводит реформы, «Росбалту» рассказал доктор исторических наук, профессор СПбГУ Борис Миронов.

— Близится 2017 год, обыватели то и дело спекулируют на тему повторения истории и новой революции. Возможна ли она в наших реалиях?

— Если говорить о революциях 1905 и 1917 годов, то самое существенное различие с современностью состоит в том, что у нас нет сильной оппозиции — людей с популярной альтернативной политической, экономической и социальной программой, способных мобилизовать население из разных групп, свергнуть существующую власть и сменить режим. Без такой оппозиции революция невозможна в принципе. Возможен только бунт. Это примерно то, что происходило в Москве на Болотной площади в мае 2012 года. Но бунт не заканчивается сменой власти — в лучшем случае уберут проштрафившихся начальников. Таким способом люди просто высказывают свой протест в нелегитимных формах. Сейчас организовать протест можно благодаря Интернету. Он позволяет быстро мобилизовать большое число людей, которые придут хотя бы ради шоу, чтобы сделать селфи. Но для революции этого недостаточно.

— Почему, на ваш взгляд, за столько лет сильная оппозиция у нас так и не сформировалась?

— Обычно сильная оппозиция возникает не на пустом месте, должны быть предпосылки для ее формирования. Многие считают, что такой предпосылкой является тяжелое экономическое положение, серьезное понижение благосостояния. Но, как показал мировой опыт, революции обычно происходят тогда, когда ситуация на самом деле улучшается. В стране наблюдается прогресс, но люди хотят большего, чем имеют. На этой почве и появляется сильная оппозиция. И если она не может легально прийти к власти, то организует насильственный переворот. Если же положение экономически критично, то народу уже не до революций и не до реформ, речь идет о выживании.

В силу известных причин экономическая и социальная ситуация у нас не слишком благополучна, реальный уровень жизни снижается. А с точки зрения социального расслоения и материального неравенства, жизнь даже хуже, чем была в начале ХХ века.

Традиционно считается, что в царской России был неимоверно высокий уровень неравенства. Но в начале XX века децильный коэффициент (соотношение среднего дохода 10% самых богатых и 10% самых бедных) примерно равнялся шести. В 2014—2015 годах в среднем по РФ он составлял 14-15, то есть был почти в 2,4 раза больше. А с учетом теневых доходов богатых децильный коэффициент составляет около 50, что в 8 раз больше, чем в 1904—1908 годах.

— Но сейчас все намеренно устроено так, чтобы оппозиции в России не было, ей просто не дают поднять голову. Получается, власти учли урок 1917 года?

— Конечно, уроки извлекли. Но и в начале XX века власти делали все возможное, чтобы оппозиции не было. Они тоже с ней боролись и предпринимали серьезные усилия для сохранения статус-кво. До Первой мировой войны авторитет верховной власти хотя и снижался, но не до критического уровня, который наступил в 1916—1917 годах. Значит, причина не только в том, что власть хитрая, умная и не дает подняться оппозиции.

Дело в том, что в то время оппозиция, состоявшая преимущественно из либерально-радикально настроенной интеллигенции, была очень сплоченной, особенно когда дело касалось отношения к монархии. И несмотря на то, что доля людей с высшим и средним образованием составляла в 1897 году лишь 1,6%, а в 1917 — 4% (0,5% с высшим и 3,5% со средним), у оппозиции хватило сил, чтобы дискредитировать верховную власть. Шла информационная война между либеральной интеллигенцией и монархией, в которой интеллигенция оказалась успешней. В итоге к 1917 году император полностью утратил доверие российских граждан. Его не поддержали даже родственники, великие князья, я уж не говорю об остальном населении. О Николае II говорили и писали фантастические вещи: обвиняли в государственной измене, изображали его полным дураком, пьяницей, жене приписывали роман с Распутиным. Хотя Россия к тому времени уже не была самодержавной, император обладал огромной властью, в том числе символической. Он был стержнем режима, на котором все держалось. Дискредитация императора означала и дискредитацию режима.

В нашей президентской республике президент тоже является таким стержнем, каким монарх был в 1917 году. И пока глава государства обладает огромным авторитетом и пользуется поддержкой народа, думаю, никакие революции невозможны.

Как известно, в течение последних лет рейтинг президента растет, несмотря на экономические трудности, чему способствует подъем патриотизма после присоединения Крыма. Власти это хорошо понимают и всеми силами стараются этот высокий уровень престижа удержать. Оппозиция пытается подорвать доверие к президенту, но пока без успеха. К тому же в ее рядах нет людей, имеющих широкую поддержку среди народа, а финансовые скандалы, связанные с либералами и оппозиционерами, только усугубляют ситуацию. Не стоит также забывать о деньгах. Без финансов революций не бывает: политическая борьба требует средств, и не маленьких. Конечно, это является сильным преувеличением, когда говорят, что революция в 1917 году была сделана на немецкие деньги. Но большевики, безусловно, получали финансовую поддержку из-за рубежа.

— Интеллигенция в России привыкла быть в оппозиции к государству и власти, такая ситуация наблюдается у нас столетиями. Это способствует развитию страны или наоборот?

— Некоторые отечественные мыслители, например, Струве и Бердяев, считали негативное отношение к власти родовой особенностью российской интеллигенции. Конечно, интеллигенция была и есть разная. Среди нее встречаются и люди, лояльные руководству страны. Но те, кого называли прогрессивными деятелями, авангардом, который формировал общественное мнение, возглавлял движения и политические партии, в большинстве своем действительно находился в мягкой или жесткой оппозиции к властям. Но, на мой взгляд, противостояние государства и общественности — это наша беда. В 1917 году это противостояние привело к катастрофическим последствиям. Война уже близилась к завершению. Через 12 месяцев после октябрьского переворота 1917 года она закончилась победой Антанты и без России. А при участии России победа наступила бы раньше и последствия были бы совсем иными, чем в результате поражения. Не было бы Гражданской войны, террора, разрушений, тифа, голода, коллективизации. Ведь после Великих реформ 1860-х годов страна была на подъеме во всех отношениях — и в политическом, и в экономическом, и в культурном, и с точки зрения благосостояния.

Однако либерально-радикальная интеллигенция считала, что прогресса нет, страна находится в состоянии перманентного кризиса, и положение ухудшается с каждым днем. Главную причину этого кризиса она видела сначала в самодержавии, затем — в монархии, поэтому вела с ними, а значит, и с государством, непримиримую борьбу. Ради этого было пролито много крови. Только за 1901—1910 годы от революционного террора пострадали около 17 тыс. человек, среди них около половины государственных служащих. Несмотря на это, государство и оппозиция так и не смогли прийти к компромиссу. А в СССР как аксиому приняли установку марксизма о том, что досоциалистическое государство враждебно обществу, эксплуатирует народ, защищает только интересы верхушки. 73 года в сознание трех поколений людей внедрялась идея о том, что государство — это зло. К чему это могло привести?! Представление о враждебном отношении к власти как о моральном императиве интеллигентного человека сохраняется у немалого числа людей до сих пор. Но оно несостоятельно и вредно, так как уже дважды — в 1905 и 1917 году — приводило к революции. Революция 1917 года отнюдь не была прогрессивным событием в истории России, она — наше несчастье, и сейчас это, к счастью, начинают осознавать. Сегодня нужно думать о том, как ее избежать, а не повторить.

— Но возможна ли модернизация нашей страны без очередного переворота? Сейчас Россия называет себя демократическим, но на деле является авторитарным государством. То есть это некий шаг назад.

— Не думаю, что адекватно называть современное государство авторитарным. Однако следует иметь в виду, что в краткосрочной перспективе авторитарный режим успешнее проводит реформы. В развитой демократии нужно пройти множество одобрений и согласований перед принятием важного решения, найти трудный консенсус. Например, у ЕС два-три и более лет уходит на это. А при авторитарных режимах в Европе XVIII—XX веков реформы проходили быстрее и успешнее. Бисмарк говорил, что монархия при умном монархе предпочтительнее демократии, и потому серьезный политик должен выступать за сохранение монархического строя. Но поскольку умными монархи рождаются не всегда, необходимы представительные совещательные и законодательные органы, которые не позволяют правителю принимать неправильные решения. При наличии компетентных советников авторитарная исполнительная власть может проводить успешные реформы. Так происходило и в имперской России, где самодержавие было лидером модернизации до начала XX века.

— То есть, по-вашему, демократия вредна для России?

— Нет, я так не сказал бы. Как не могу сказать, что авторитарный режим всегда приносит положительные результаты. Здесь все ситуативно. В России, по сути, было три революции: в 1905, 1917 и в 1991. После третьей буржуазной революции мы, по большому счету, воспроизвели политический режим, который был в стране накануне революции 1917 года. Как и тогда, у нас есть парламент, достаточно независимый суд, но исполнительная власть автономна, очень сильна и притом тоже обладает законодательной инициативой. Если такая конструкция существует у нас не день и не месяц, а много лет, значит, она удовлетворяет некие принципиальные потребности людей и их устраивает.

Народ всегда заслуживает ту власть, которую имеет. Крепостной крестьянин не засыпал и не просыпался каждый день с мыслью о том, как убить помещика, свергнуть царя и освободиться от крепостничества. Огромное большинство людей до поры до времени принимали существовавшую крепостническую самодержавную систему как целесообразную данность. И заменили ее на другую — так называемую дуалистическую монархию, когда для этого созрели — в 1905 году.

Поэтому не стоит все сводить к тому, что существующий режим нам силой навязали Путин и его команда. Нельзя 150 млн человек держать в рамках существующего режима без сознательного или бессознательного согласия большинства народа. На штыки можно опираться только в течение короткого времени, иначе они проколют тебя насквозь. Как только система перестает устраивать людей, они ее изменяют. Но если сам народ этого не хочет, то при чем здесь власть? Говорить, что царь виноват и помещики плохие, очень наивно. Когда народ созреет для другой политической системы, она обязательно будет устроена. Формально-юридически у нас для этого есть все необходимые предпосылки.

— Одна из главных претензий, предъявляемых российской власти, — коррупция. Но можем ли мы сказать, что в ней виноваты только сегодняшние правители?

— Отечественная коррупция существует не из-за плохого государства или плохих чиновников, она коренится в институтах, которые перешли нам по наследству от императорского и даже московского периода.

Дело в том, что до середины XVIII века чиновники по закону кормились от дел, а жалованье не получали. Просители буквально из своего кармана платили за их услуги, более того, на большие праздники делали им подарки. Екатерина II в 1764 году ввела жалованье, но из-за колоссальной инфляции оно вскоре превратилось в символическую величину. Повысить его государство не имело средств и опять стало снисходительно смотреть на взятки. То есть взятка, в сущности, заменяла оплату труда. Власти понимали, что иначе работа бюрократического аппарата остановится. В течение всего XIX века крестьянство, составлявшее примерно 85% населения, твердо считало, что нужно помогать чиновникам посредством взяток и подарков, чтобы добиться их благосклонности и помощи. Любая деревня каждый год планировала на дачу взяток определенную сумму. Это казалось настолько нормальным, что даже не скрывалось. Чиновники вели приходно-расходные книги: получил столько-то денег, яиц, кур и так далее. Существовала круговая порука, в которой все были связаны, и всех это в той или иной степени удовлетворяло. Потому что большей частью взятки были направлены не на то, чтобы нарушить закон, а на то, чтобы продвинуть решение дела.

— С какого времени коррупцию в России стали публично осуждать?

— Со второй половины XIX века, когда у государства появились финансовые возможности повысить зарплату чиновникам, а высшие эшелоны власти, благодаря свободной прессе и гласности, уже не могли использовать служебное положение в своих интересах. Но в низших эшелонах управления такая традиция сохранялось долго, так как поддерживалась самим населением. Она перешла в XX век, а потом в XXI, распространилась на все эшелоны власти, но в несколько иной форме. Теперь чиновники между собой обмениваются административными ресурсами, а население и чиновники — «дарами».

Чиновники помогают людям в обмен на дар, так как считают, что административный ресурс является их персональным капиталом, который должен приносить дивиденды.

— И как нам искоренить то, что так плотно закрепилось в сознании?

— Строгих административных и уголовных мер недостаточно (впрочем, у нас и последние весьма умеренны — нет, например, конфискации имущества). Победить коррупцию можно только перестройкой массового сознания россиян. Снисходительное, если даже не позитивное отношение к бытовой взятке со стороны большинства жителей нашей страны, — вот в чем главная проблема. Бороться с этим традиционным российским институтом надо начинать с детского сада и продолжать в школе и университете. Мы привыкаем к взятке с детского возраста. Когда я был школьником, каждый праздник мы собирали деньги учительнице на подарок. Но это, по сути, тот же «обмен дарами». Мы делали учительнице подарок, а в ответ надеялись получить ее благосклонность. Я думаю, эта схема обмена дарами глубоко сидит в россиянах. Мне иногда студенты приносят подарки — коньяк, конфеты. Конечно, я их не беру, а они обижаются. В Израиле, например, нельзя врачу даже коробку конфет подарить — это уголовное преступление. Поэтому я думаю, что бороться с коррупцией нужно «снизу»: чтобы в детском саду, в школе, в университете такого на практике не допускалось. Дабы с детства человек не привыкал к такой системе. Надо добиться того, чтобы и дача взятки, и ее получение рассматривались общественным мнением как позорный поступок, чтобы взяткодателю и взяткополучателю стало стыдно смотреть в глаза людям.

Но осуждать коррупцию только абстрактно — малоэффективно. Рассуждениями и призывами трудно изменить то, что закреплено во нравах. Надо опираться на искусство и эмоции. Это средство давно используется в США, где искоренение какой-нибудь дурной традиции обычно начинается с популярного романа или фильма. Отмене рабства, например, способствовало появление в 1852 году романа Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома». Борьба с антисемитизмом усилилась после появления в 1947 году романа Лауры Хобсон «Джентльменское соглашение» и снятого по нему одноименного фильма режиссера Элиа Казана. Преодолению этнических предрассудков, пережитков в настоящее время помогает роман Кэтрин Стокетт «Прислуга» и его экранизация в 2011 году режиссером Тейтом Тейлором.

В России тоже необходимо написать и экранизировать умную и глубоко эмоциональную драму, а еще лучше — трагедию о коррупции, которая бы потрясла людей, чтобы читатель или зритель испытал катарсис, чтобы у него мурашки по коже шли при словах «взятка» и «коррупция». Пока не возникнет эмоционально негативного отношения к этим словам, этого несчастья нам не побороть.

— Еще часто говорят о засилье бюрократии в России — много чиновников и силовиков. Это к нам тоже перешло по наследству?

— Если вы имеете в виду имперский период, то там не существовало засилья бюрократии. Представления о Российской империи у нас во многом искаженные. В империи госаппарат был незначительным по величине и слабым. Например, в 1715 году, при Петре I, насчитывалось всего около 5 тыс. коронных чиновников на 16 млн населения, в середине 1850-х годов, в конце царствования Николая I, — 122 тыс. чиновников на 70 млн населения.

О «засилье» бюрократии свидетельствует такой факт. В 1889 году Александр III ввел должность земского начальника, чтобы, как пишут в учебниках по истории, повседневно и всесторонне контролировать жизнь деревни. Что же было на самом деле? В 1893 году насчитывалось 1920 земских начальников на 53 млн сельского населения, в 1912 году — 2591 на 106 млн населения. При такой пропорции на одного начальника приходилось соответственно 28 тыс. и 41 тыс. крестьян и 170—190 сел и деревень. Что он мог проконтролировать?! В реальности все держалось на крестьянском и земском самоуправлении. Население само выбирало сотских и десятских, которые выполняли полицейские функции. Сверхбюрократизация управления — это один из многих мифов об имперской России.

— По-вашему, людям вообще стоит поменять взгляд на многие моменты в российской истории?

— Как убежденный сторонник социального эволюционизма, считаю, что в обществе все должно изменяться постепенно и медленно. Шоковые реформы не долговечны. Это только на первый взгляд кажется, что революция 1991 года коренным образом поменяла нашу жизнь. Но с тех пор прошло 25 лет, а ожидаемое счастье так и не наступило. Многие опять недовольны, терзаются, а некоторые, как во второй половине 1980-х годов, требуют перемен. Напомню, что и в 1850-е годы люди думали, что с отменой крепостного права уже на следующий день жизнь изменится к лучшему. Потом считали, что все немедленно преобразит свержение проклятого самодержавия, потом — монархии, потом — упразднение СССР. Увы! И так из века в век.

Настоящие улучшения происходят постепенно, а наша жизнь, к сожалению, слишком коротка, чтобы успеть их ощутить и ими в полной мере насладиться. Многие до сих пор думают, что при советской власти благосостояние было выше, чем в постсоветское время, и жизнь в ряде аспектов (здравоохранение, образование и др.) была лучше. Но посмотрите, сейчас от машин в городе не пройти, отдельные квартиры есть у огромного большинства, дачи — у половины горожан. Прилавки полны, учиться, отдыхать за границей и даже эмигрировать — не проблема. А ведь именно об этом мечтали советские люди. И свободы у нас гораздо больше, чем в СССР: думаем, говорим и пишем, что хотим. И тем не менее многим кажется, что мы плохо живем. Так может показаться, если смотреть на ситуацию вне системы. Но в России модернизация во всех сферах достаточно успешно идет три столетия, с начала XVIII века, и никто не может ее остановить. Нужно время, чтобы очередные перемены сначала назрели, а потом произошли.

Беседовала Софья Мохова