«Секс с проституткой — не измена, а потребность»

В Петербурге большой резонанс вызвала акция Вячеслава Дацика, известного как Рыжий Тарзан. Он вместе с товарищами ворвался в интим-салон и вывел оттуда обнаженных женщин и мужчину-иностранца. «Голый марш» закончился в отделе полиции. Таким экстравагантным методом бывший боец без правил решил бороться с проституцией.

Корреспондент «Росбалта» пообщалась с секс-работницами и узнала, как им живется, что они думают о «борцах» с проституцией, и почему в том, что мужчины ищут секс-утех в борделях и вдоль трасс, виноваты их жены.

Юля, 46 лет:

«Мне было 25 лет, одноклассница предложила устроить меня на хорошую работу. Сказала, что я в кафе в Москве буду получать большие деньги. Я решила рискнуть. Приехала в столицу, а там меня „приняли“ сразу с поезда. И кафе это оказалось квартирой, где мне сначала башку пробили, потому что я поняла, что меня ждет, а кусаться и царапаться не умела на тот момент. Потом паспорт отобрали. Целый год меня в этом притоне продержали. Мне помог один из клиентов, он оказался очень хорошим мужчиной. Он мне билет купил до Петербурга, а я стащила у него 200 долларов… Когда я уехала из Москвы, позвонила ему, и он спросил сразу: „У тебя все в порядке?“ Беспокоился за меня. Мы до сих пор с ним отношения поддерживаем.

Паспорта у меня по-прежнему не было и никого я в Петербурге не знала. Хотела ли домой вернуться? А зачем? Чтобы семье плохо было? На тот момент я уже научилась и кусаться, и царапаться.

Безо всяких документов я умудрилась устроиться на работу санитаркой. Жила при больнице. Но, как говорится, дурак дурака видит издалека, и через какое-то время я вышла на проспект Испытателей, нашла девочек. Деньги меня заворожили — я и сейчас получаю 4 тысячи за день! Я их не разбазаривала, собирала все, копеечка в копеечку. Понимаете, деньги — этот все, это тот же самый наркотик, они заглатывают.

Если я когда-то боялась домой вернуться, чтобы родителям ничего не сделали, то со временем купила сыну квартиру… Я в Петербурге 15 лет проработала, уехала, когда мама умерла. И теперь бываю здесь наездами. Из-за того, что мне довелось в местах не столь отдаленных побывать, я лишилась медицинской практики. Государство я ненавижу, оно не дает ничего нам. Пока меня оправдали, я уже посидела. Значит, уже образ жизни другой, мировоззрение другое, и устроиться никуда я не могу из-за судимости — только санитаркой работать за 6 800 в месяц.

А так я сама себя одеваю, обуваю. Приезжаю сюда с сумочкой, уезжаю с баульчиком. К папе за помощью обращаться не буду никогда…

Я не наркоша, не „торчу“, как некоторые, но выпиваю. С клиентами нужно пить, и пить я могу много. А иначе никак. Здесь каждая девочка психолог, ищет к клиентам подход. Я их убалтываю и пью с ними. Я про себя так говорю: сегодня побухала — завтра кефиру попила.

Мне уже 46 лет, у меня внуки есть, но я только ступила на землю питерскую — сразу вспомнила, как с кем разговаривать, с кем вальяжно, с кем — на вы. Это психология.

Я уже уехать должна была домой, но задержалась в Петербурге из-за брата. Его в нарколожку положили в Брянске. Я за него оплатила кредит — 37 тысяч. Но если здесь еще задержусь — сопьюсь. У меня бутылка вон в сумке!

На следующей неделе я уеду уже, мне к сыну надо. Он мне говорит: „Мама, вы когда приедете?“ Он ко мне на вы. У меня мальчик видный, ему 24 года будет, он спортом занимается. Красивый и умный, компьютерщиком работает. Делает программы, рекламу, сам деньги зарабатывает. Он — единственное, что у меня есть…

Про Дацика я не знаю ничего. Но с „борцами“ сталкивалась. Вот один человек мне травматикой живот пробил в 2011 году — это у него тоже такая „борьба“. Когда-то его кто-то из девочек обманул, вот он и мстит.

Еще один тут ходит — в Афгане и в Чечне служил. Он контуженный и у него проблемы сексуальные. Меня он не трогает, а выбирает более слабых, кто сдачи дать не может. Толкает их, прогоняет. Сам-то он человек хороший — у него семья есть. Но был прецедент какой-то с нашими девочками — либо украли что-то, либо заразили чем-то. Все что угодно может быть. Я 20 лет на дороге, поэтому вижу, что у него психика нарушена.

Здесь очень много людей, у которых с психикой все нормально, семьи есть, но у них наклонности разные. У кого мазохистские, кого бить надо, кому — „золотой дождь“ делать…

И они всегда берут одних и тех же девочек. Вот у меня есть клиент — именно „золотой дождь“. Приходит, покупает шампанское… Он не может в семье выразить свою потребность, поэтому ко мне приезжает. Или мой клиент в Сестрорецке — подполковник ГАИ. Почему я с бодуна приехала? С ним пить нужно. Но платит хорошо. Я его с 2003 года знаю. Он когда-то сильно бухал, чуть не потерял и семью, и работу, и все на свете. Теперь он по два дня отрывается, а на третий — отдыхает. Это тоже состояние головы».

Ира, 33 года:

«По специальности я тренер-учитель физкультуры, а раньше работала кондитером на частном предприятии. Наркотики начала употреблять, когда мне был 21 год. Моя знакомая стояла на дороге, я пошла с ней — и это затянуло. Это были легкие деньги, чтобы достать на „дозу“. Я два года стояла на трассе до того, как первый раз в тюрьму попала, и потом завязала, держалась, и после второй подсидки снова вышла… Если бы не наркотики, не стала бы заниматься этим.

Мама у меня умерла. Отца убили еще в 1998-м. Я одна осталась — кроме дяди никого нет. А дядя такая мразь, что Родину продаст за деньги. Мы сейчас с ним квартиру делим. Так вот прошлый год я вообще прожила на лестнице — он квартиру сдал. Постелю картонку в подъезде, сижу. Зимой в минус 27 к батарее прижмусь, чтоб теплее было. А бывает — у клиентов останусь на ночь, у них и помоюсь — я вообще чистоплотная. Дядя меня похоронить пытался, заявлял, что он меня не видел, чтобы я умершей считалась. Благо милиция меня нашла, я написала заявление, что жива-здорова. Подала иск в суд, стараюсь изо всех сил, так что хрен он квартиру получит.

Я мечтаю нормально жить в своей квартире, работать, завязать с наркотиками, привести себя в порядок, зубы вставить, чтоб хоть под старость лет хорошо выглядеть. Как только решу проблему с жильем, постараюсь устроиться на нормальную работу.

С клиентами у меня всяко бывало. Как-то в машину села, увезли за город и начали стрелять — а я бежала… А однажды меня клиент запер в квартире и двое суток надо мной издевался. Как только насильник засыпал, я шла к окну и кричала: „Помогите!“ Не дай бог проснется — сразу бьет по голове. У меня даже сотрясение было. Из всех людей — единицы заинтересуются, почему ты на помощь зовешь. И один прохожий мне помог…

Много девчонок находили, которые по весне всплывают. Одна моя знакомая чуть не погибла тоже. Ее клиент за город увез к себе, двери закрыл и вспорол ей живот. Она бежала и кишки несла в руках. Повезло — выжила. Сейчас ей 30, а выглядит на все 60. И все равно стоит опять на дороге. Ничему не научилась.

Бывает и везет — как-то я 50 тысяч нашла, устроила себе отпуск. Или когда клиенту хочется посидеть дома, поговорить — он дает тебе 5-10 тысяч сразу. А иногда заплатит, а потом забудет и опять дает денег. Ты же не дура — не будешь говорить: „Не надо, мне уже дали“…

В Думе говорят, что надо установить закон, чтобы проституцию запретили — но я уверена, что ничего этого не будет. Многие мужчины, которые снимают девушек, сами говорят, что им это нужно. К примеру, муж с работы уставший приходит, а жена ему — никакого секса. А человеку надо — у него стресс… Из-за этого начинается ругань, происходят конфликты.

В семьях многое зависит от секса. Даже молодые парни приходят к нам — лет по 25. Он только женился у него ребенок родился, а жена никаких интимных услуг не оказывает, даже обычным сексом не хочет заниматься. А парню нужно расслабиться, он молодой. Я не считаю, что он налево ходит, это не измена, а потребность. И виновата жена или спутница.

Главное — конечно, предохраняться и никого не заражать. Многие девчонки не следят за собой, заражают людей. А мужчины потом приезжают, не находят эту девчонку, берут другую и начинает ее избивать, наказывать за ту. Проверяться надо хотя бы раз в полгода и для себя тоже… У меня был гепатит С, а ВИЧ у меня с 2006 года, меня тоже заразили. Но я предохраняюсь и тьфу-тьфу-тьфу, ни разу никого не заразила. Очень боюсь этого сама. Но я не говорю никому о моем диагнозе. Неужели, если мужчина спросит, болеешь ли ты, ты скажешь: „Да, я болею“? Конечно, ты скажешь: „Нет, я не болею“. А так я в себе уверена и не переживаю за это.

Вообще, если раньше тебя могли поймать и выписать квитанцию на штраф, то сейчас только через суд могут что-то доказать. А никому не надо заморачиваться — поэтому нас меньше трогают».

Галя, 35:

«Я начала этим заниматься из-за наркотиков. Первый раз вышла на улицу лет 10 назад. Я тогда боялась всего, очень далеко ходила от дороги. Потом знающие подруги меня подвели и научили всему.

Однажды села в машину, а клиент повел себя агрессивно, ударил меня по лицу. Я поняла, что этим дело не кончится и либо меня увезут куда-то, где никто не найдет, либо я сбегу. Когда на повороте машина скорость сбавляла — я выпрыгнула, он двери заблокировать не догадался. Коленки и руки побила, но сильно не пострадала. После этого всякое было, но, по крайней мере, уже не глупая была — не увозили меня никуда.

Я несколько раз бросала, пыталась вести нормальную жизнь. Но вовремя не порвала связи с друзьями, да и „голова покоя не дает“ — тянут меня наркотики. А на трассе легче всего заработать денег. В день я получаю по 2-3 тысячи. Живу одна — снимаю комнату. Пытаюсь наладить отношения с семьей. Если бы не наркотики, я была бы флористом-дизайнером — у меня 14 лет стажа в этой профессии. На днях бывший хозяин звонил — он перестроил магазин, звал меня вернуться. Я и сама думаю, что надо менять что-то. Хочу лечь в Бехтерева. Годы уже не те.

Историей Дацика я особо не интересуюсь. Нет у меня особой позиции по этому поводу — что я, гриб непонятный в большом лесу, что ли? Наверное, я отношусь положительно к тому, чтобы закрыть притоны. Думаю, это чем-то поможет решить проблему.

Ведь на улицах, если посмотреть, очень мало девочек осталось. Многие разошлись по квартирам, по борделям, кто-то ушел совсем из этой сферы. Молодого поколения нет, никто не подхватывает эту волну. На улице „старушки“ работают. Они в салоны не пойдут. Меня тоже в салон звали — не захотела. Потому что я не люблю, когда за мной наблюдают, не нравится мне, когда я под контролем. Я вольный человек. Тут я сама себе хозяйка».

Лиза, 31 год:

«На дорогу я вышла в 18 лет. Меня муж на это подбил. О том, что он употребляет наркотики, я узнала только в день свадьбы. „Хочешь?“ — говорит. „Ну да, че. Давай попробую“. С этого началась вся канитель. Потом я месяца через два познакомилась с другим человеком, стала жить с ним, он выгнал моего мужа. Потом моего молодого человека посадили. Сейчас я живу с другим и на дороге больше не стою. Я домохозяйка.

Из тех девочек, которых я знала, кто-то умер, кто-то уехал, кто-то нормальный стал. Некоторые еще работают. Я хожу в парк — посидеть с ними, пообщаться, спросить, что и как.

Мы с мужем пытаемся завести детей, но у нас никак не получается. Видимо, из-за этой всей канители. А может из-за того, что я сделала аборт в 16 лет. И то как получилось — я забеременела от богатого человека. Он мне сказал: „Если ты родишь, я тебе предоставлю двухкомнатную квартиру и буду тебя обеспечивать, пока ребенку не исполнится три года. Либо ты делаешь аборт“. У меня была лучшая подруга — я у нее спросила, что делать. Она говорит: „Ну ты же знаешь свою маму, она распутства не потерпит. Конечно, аборт“. Я сделала. И очень, очень жалею.

Я сейчас употребляю наркотики, денег хватает — у меня муж не бедный. Но если забеременею, я резко брошу, как бы плохо ни было… Девчонки говорят: „Нет, не бросишь“. А я знаю, что брошу. Курить не брошу, а наркотики брошу».

Екатерина Пойлова, заместитель генерального директора по связям с общественностью благотворительного фонда «Гуманитарное Действие», помогающего секс-работницам:

«У многих девушек нет доступа в Интернет, они не знают об „акции“ Дацика. Я некоторым из них показала видеоролик. Они посмотрели, и в ужасе говорят: „Так это же салонные девчонки — среди них и студентки, и сотрудницы компаний встречаются. Они боятся, что их лица увидят, что их узнают. А с нами, уличными, этот номер бы вообще не прошел. Нам терять нечего. Мы бы ему такой отпор дали!“

И еще любопытный момент: некоторое время назад мы спрашивали секс-работниц: „Как часто к вам применяется насилие“. И большинство девушек говорили: „Да нет никакого насилия“. — „Подождите, а вас принуждали, забирали у вас деньги, повышали на вас голос“? — „Да, это все было, но насилия не было“. Они искренне считают, что насилие — это вообще какой-то треш, как с Дациком было, а все остальное — нет. У них этот „порог“ сильно снижен.

Вопреки всем стереотипам, на улице у девушек никаких хозяев нет. Что касается личной жизни, то для нарокопотребительниц работа на трассе — это часто семейное решение. Бывает, что девушка идет на встречу с клиентом, а ее молодой человек стоит в кустах. Она берет аванс или всю сумму, передает своему спутнику и уезжает с клиентом. Когда все кончилось — возвращается к нему домой. А бывает так, что ее муж или партнер ни сном ни духом не знает, где его жена. Девушка выглядит прилично — хорошая одежда, дорогие украшения. Но работает на улице. В основном из-за наркотиков. Потому что даже если муж очень хорошо зарабатывает, а ты берешь у него деньги, то потом очень сложно объяснить, почему ты ничего не купила…

Девушки все находятся под административной статьей. Если бы ее не было, то отношение к ним было бы другим, и „рейды“ в духе Дацика были бы вряд ли возможны… Поскольку до легализации проституции нашей стране далеко, то нужно хотя бы отменить эту статью. Любые запреты, разумеется, бессмысленны. В Швеции и Дании ввели статью за занятие проституцией и наказание для клиентов. В итоге клиенты стали выезжать за секс-услугами в другие страны. На мировом масштабе это отразилось не в лучшую сторону».

Имена девушек изменены.

Антонида Пашинина