«Жестокие слова приводят к насилию»

Олег Кашин работал во многих ведущих СМИ страны, в том числе – ИД «Коммерсант». В ноябре 2010 года на него было совершено нападение - двое неизвестных подкараулили журналиста у его дома и жестоко избили металлическим прутом. Расследование этого дела до сих пор не завершено.

Последние полтора года Кашин живет в Швейцарии, но остается одним из самых популярных русскоязычных колумнистов. Теперь он занимается развитием собственного СМИ. В интервью «Росбалту» он поделился своими соображениями о ситуации вокруг Украины, вербальной агрессии и будущем России.

- Вы на несколько дней приехали в Петербург, чтобы поработать в жюри кинофестиваля «Послание к человеку». Какие впечатления?

- У русских сейчас нет привычки к документальному кино, его нет в традиционном перечне потребления. Поэтому для меня это был интересный опыт.

- Но вы же политический журналист, а не кинокритик. Кино для вас – это хобби?

- Можно сказать и так. Кино, которое чаще всего смотрю и описываю я, – это советский и американский трэш 40-50-х годов. В нем, как мне кажется, эпоха отражается всегда точнее, чем в больших, изначально задуманных как шедевр фильмах. Самое главное соприкосновение с документальным кино для меня– это «Поцелуй Путина», датский фильм о движении «Наши». Была еще комичная история про фильм «Срок», на титрах которой я пел, - наследники Егора Летова запретили фильм, и его удалили с YouTube. Как раз «Срок» на голову выше любого из фильмов фестиваля. Он возмутил многих героев, потому что они увидели себя на экране идиотами. Но некоторые из них идиоты и есть.

- Вы позиционируете себя как бескомпромиссный человек, но все же заседали в одном жюри с идейным противником Максимом Шевченко.

- Мы с ним виделись только один раз, на круглом столе. Вообще, к людям типа Шевченко, открытым сторонникам режима, меньше вопросов, чем к людям, которые пытаются балансировать. Таких людей я здесь не видел.

Другое дело, что Минкульт был одним из организаторов и деньгодателей фестиваля, и это привело к тому, что не был показан фильм Таисии Круговых «Pussy против Путина». То есть фестиваль пожертвовал неким фильмом ради отношений с государством. Компромисс? Компромисс. Плохо? Плохо. Но было бы лучше, если бы не было фестиваля? Да вряд ли.

- Восемь лет назад в интервью Захару Прилепину вы сказали, что украинская революция 2004 года вас испугала и даже стала импульсом к личностной эволюции. А что думаете по поводу нынешних событий?

- Саму украинскую революцию, в отличие от первой, я уже вяло поддерживал, потому что изменил свое отношение к таким вещам за эти годы. А уже потом, сам того не ожидая, обнаружил в себе невозможность сказать, что Крым не наш. Я понимаю, что это русская земля. Сейчас мы некрасиво отобрали ее у украинцев, но все равно это было восстановление справедливости.

- Наверное, сформулировать ваше отношение к ситуации непросто?

- Это почти невозможно. С одной стороны я понимаю, что войну в донецком регионе развязала Российская Федерация. Но не с помощью армии, как считают украинцы, а с помощью пропаганды и раздачи авансов местным группам влияния, которые были заинтересованы в конфликте. С другой стороны, украинское государство, украинский народ, общество ведут себя совершенно омерзительно. Их единодушное одобрение военной операции, в ходе которой погибают и мирные жители, просто недостойно европейского народа. Не хочу, чтобы мое мнение выглядело как оправдание современной России, потому что мне она тоже очень не нравится. Понимаю, что часто меня воспринимают как пророссийского и прокремлевского автора, но это не так. Я не за ДНР, но я не могу быть за Киев.

- Конфликт на Украине расколол российское общество, и теперь не ясно, как это можно преодолеть.

- Видимо, мы сами этого хотели. Потому что заряда ненависти и жестокости, хотя бы вербальной, у людей было слишком много. Сам часто наблюдаю авторов, которые лишены возможности писать честно о современной России, но имеют право, поскольку это приветствуется, писать об Украине. И видно, как они всю ярость, которая у них по российским вопросам скопилась, выплескивают туда. Но жестокие слова всегда приводят и к физическому насилию. Такому, как нападение на Льва Шлосберга и других активистов. Конечно, это пугает. Поэтому надеюсь, что просто все успокоится естественным путем. Сейчас и Путин, и Порошенко заинтересованы в том, чтобы война закончилась, и чтобы Украина была единой.

- Как относитесь к такому понятию, как патриотизм?

- Последние года два я предпочитаю понятие национализм, безуспешно пытаясь вернуть ему какое-то более-менее приличное звучание. Когда Ходорковский сразу после освобождения произнес это слово в нейтральном ключе, для многих это стало шоком.

Но как может существовать страна, в которой народ, составляющий большинство, лишен права на то, чтобы чувствовать себя народом? Здесь не идет речи о превосходстве над другими нациями. Просто по факту сегодня в России только русские лишены многого из того, что есть у титульных наций, например, в бывших республиках.

- Однако вряд ли президент Путин позволит создать в России даже умеренную националистическую партию.

- Конечно, не позволит. Потому что Путин должен быть самым главным либералом, главным коммунистом, главным националистом, а все остальные должны быть просто фоном для него. Это такая форма устройства. Но проблема с национализмом – это и проблема с российской интеллигенцией в ее нынешнем виде. Потому что она была воспитана в очень странном ключе. С одной стороны, люди чувствовали себя наследниками и декабристов, и интеллигентов XIX века, а с другой стороны - были частью советской номенклатуры. И как раз сочетание этой номенклатурности и какого-то превратно понятого идеализма делает базовой ценностью этой интеллигенции буквально советский интернационализм. Когда при слове «русский» ты должен делать страшные глаза и говорить: «Ой, так нельзя». Так можно.

- Что, на ваш взгляд, будет дальше с российским политическим устройством? Согласны с мемом «крах режима неизбежен»?

- Для многих путинские 2000-е - это какое-то противопоставление ельцинским 90-м. Я настаиваю на том, что это один и тот же режим, просто поменявшийся косметически. И я сильнее всего боюсь, что режим в итоге останется прежним. Будет очень обидно, если вместо перемен мы получим их имитацию, как уже не раз случалось. В системные и компромиссные способы достижения чего-то для народа в нынешней ситуации я на самом деле не очень верю. Потому что у Кремля нет никаких оснований делиться и властью, и ресурсом, и собственностью с людьми. Марш мира – это максимальное политическое представительство для несогласных. Но что будет дальше, я не знаю. Кто бы мог подумать год назад, что в Донецке будет идти война? А она там идет. Поэтому любой мир – очень относителен, тут лучше не загадывать.

- Есть мнение, что традиционные СМИ сейчас умирают, а будущее – за авторскими проектами. Создавая свой проект «Кашин» вы предчувствовали эту тенденцию?

- Я ее чувствую уже много лет, и на разных местах работы отстаивал ее. Потому что никогда редакциям не нравилось, что их автор тратит значительные усилия для продвижения личного бренда, личного имени, прежде всего в социальных сетях. И когда я пришел к идее создания сайта, единственное, о чем не задумывался, это о названии. Зря я что ли рекламировал имя столько лет?

- Вы говорите, что пишете для новой русской интеллигенции. Кто это?

- Это те люди, которых «Афиша» пыталась как-то систематизировать, называя хипстерами. Потом это понятие затоптали и придали ему совершенно другое значение, не имеющее отношение к изначальному. Это люди, которые и зарабатывают умственным трудом, и в нерабочее время тоже думают на какие-то гуманитарные темы. В России их, к сожалению, не много, потому что социальная структура общества не располагает к тому, чтобы было много думающих людей.

- Что-то для вас прояснилось, когда вы стали смотреть на российские события из-за рубежа?

- Прояснилось в том смысле, что пребывание в России съедает много сил, нервов, ресурсов. Мыслительные способности тратятся на какие-то необязательные вещи и связи. Теперь я их лишен, что дало больше времени на подумать, почитать, и мне кажется, что я стал лучше писать. Но когда я считал, что должен где-то присутствовать, я был там. Когда Навального судили в Кирове, я был на приговоре. Когда Крым присоединили, я был в Крыму. Когда в Донбассе началось, я был в Донецке. Вообще, моя эмиграция конечна, она связана только с семейными причинами. Когда они изменятся, мы вернемся.

Беседовала Софья Мохова