Ухмылка №3 в ре миноре

Петербургский художник-карикатурист и иллюстратор Николай Воронцов известен своими многочисленными публикациями в газетах, а также книгами, которые он оформил. Автор интервью знает его много лет, но вот случай поговорить с ним по душам и заглянуть в его творческую лабораторию представился ему только сейчас - в связи с тем, что Николай Воронцов попал в проект «Петербургский авангард» как один из самых выдающихся художников города на Неве, а также в связи с тем, что только что вышла из печати книга «Звездочка. Лошадка, которая поет», к которой неутомимый художник сделал много веселых иллюстраций.

– Николай, в виде чего у тебя возникает замысел того или иного рисунка?

– «Сперматозоид» картинки представляет из себя невнятную быструю почеркушку, которая в процессе калякания-малякания обрастает мыслью, деталями. Порой замысел является утром во сне, в полудреме. Но как только встаю с кровати и надеваю тапочки, замысел исчезает. Вот порой думаю – может не торопиться надевать тапочки?

– Сколько времени уходит на создание рисунка? 2-3 часа?

– Для карикатуры действительно достаточно нескольких часов. Но я больше теперь занимаюсь детской иллюстрацией. Бывают огромные и сложные развороты, много персонажей, деталей. Приходится возиться несколько дней. Порой очень сильно физически устаешь. Но эта усталость приятная.

– Сразу ли удается найти нужный вариант?

– Любая картинка начинается с борьбы с формой. Мои любимые инструменты – карандаш и ластик. В процессе возюкания карандашом по листу бумаги первоначальный замысел и форма могут измениться до неузнаваемости. Я тот карикатурист, для которого форма очень важна. Я придаю форме большое значение. Очень уважаю таких карикатуристов, которые любят форму, а не рисуют одинаковых человечков в одинаковых позах в одинаковых декорациях, меняя только ситуации и подписи.

– Жена, сын что-нибудь подсказывают тебе во время работы?

– Нет. Я затворник. Сижу одиноко в десятиметровой комнате и творю. Тихо скрепя перышком и сопя носом. Раньше мне помогал сопеть носом кот Жора, который дрыхнул в кресле. Но, к сожалению, он недавно покинул нас, улетев в кошачий рай…

– Что происходят с рисунками, которые тобою отбраковываются?

– Все картинки складываются в архив. Просто некоторым картинкам везет больше. Они становятся популярными, часто печатаются и перепечатываются. Другие тихо и скромно живут в папках и коробках. Слышу иногда их печальные вздохи.

– Иногда их пересматриваешь?

– К старым работам иногда возвращаюсь. Недавно я проиллюстрировал своими старыми картинками периода работы в газете «Ленинские Искры» (80-е годы ХХ века – ред.) книгу детского поэта Игоря Шевчука «Педаль от огурца». Забавная книга получилась.

– Твоя изобразительная манера узнаваема. Даже если под рисунком не стоит твоя подпись (Микола), то все равно можно догадаться, из-под чьего пера он вышел. Трудно ли тебе было найти свой стиль?

– Приятно слышать, что у меня есть свой стиль. Мой стиль – это сумма большого количества стилей различных симпатичных мне художников. Мой стиль варится в большой кастрюле, куда я бросаю вкусные ингредиенты, попадающиеся мне по пути. Жан-Жак Сампе (Sempe), Рональд Сирл, Ференц Шайдик, Иржи Шаламоун, Матти Кютт, Хиллар Метс, Прийт Пярн, Леонид Тишков, Маури Куннас, Герман Огородников, Андре Франкуин, Зеп (настоящее имя Philippe Chappuis), Альбер Дюбу, Андре Франсуа, Жан-Морис Боск, Джордж Бут, Гэри Ларсон, художники «Симпплициссимуса», «Крокодила» и многие другие. Все они в той или иной степени оказали на меня влияние. Мой стиль до сих пор побулькивает в кастрюльке, потому что туда я регулярно бросаю новые пряности и вкусности. Аж пар из-под крышки идет! Главное – не ошпариться!

– Какой из двух подходов в творчестве тебе ближе: сатирический или юмористический?

– Я практически начисто лишен сатирического в себе. Все, что я делаю, связано с юмором. Даже политические карикатуры в «Часе Пик» я рисовал как юмористические. Кто-то принимал их за сатирические. Теперь, за давностью лет, могу признаться – я всех обманывал.

– Конец 80-х годов и все 90-е – это время расцвета авторской карикатуры. У каждого хорошего (талантливого) карикатуриста была своя рубрика в какой-нибудь питерской газете. Ты долгое время был штатным карикатуристом газеты «Петербургский час пик». Благодаря твоим рисункам у этой газеты было узнаваемое лицо. Да и сам ты стал в Питере известным человеком. А вопрос у меня такой: чему тебя научила работа газетного карикатуриста?

– Эта работа научила меня: первое - быстро рисовать карикатуры, чтобы успеть до сдачи номера в печать; второе - рисовать так, чтобы волки были сыты и овцы целы; третье - рисовать много, чтобы семья была сыта и довольна.

– Сейчас карикатура менее востребована. Как, по-твоему, планка юмора в нынешнее время стала ниже?

– Планка стала ниже во всем. Планка литературы, планка кино, планка театра. Рост среднего человека стал выше, а его планка его интеллекта стала ниже. Планка его совести вообще упала ниже плинтуса. Раньше человек стремился к сияющим высотам, провожал завистливым взглядом птиц и ТУ-144. Теперь он стремится к низменному – пожрать и поржать. Карикатура в этом смысле помогает хорошо пожравшему человеку приятно завершить процесс пищеварения с помощью ржачных картинок. Успокаивает только единственная мысль, что планка Макса Планка до сих пор на той же высоте.

– Что дает тебе для творчества литература и поэзия?

– Когда-то я был романтичным юношей, читал стихи. Помнится, что первым меня поразил Маяковский «А вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейте водосточных труб?». Когда услышал песню Давида Тухманова в исполнении Александра Градского «Жил-был я», бросился в библиотеку читать Семена Кирсанова: «Сон как мох в древних колоннадах /Жил - был я, /Вспомнилось, что жил…»

Потом, помню, насмотревшись Андрея Тарковского, ходил в Публичку в читальный зал, переписывал в блокнот стихи его папы Арсения Тарковского. Сейчас я часто иллюстрирую детских поэтов – Григория Остера, Андрея Усачева. Сам выбирал себе для иллюстрирования любимого Олега Григорьева. Уже четыре книги его проиллюстрировал.

Поэты меня всегда поражали. Как им, живущим среди бытовых реалий, среди трамвайных тяжеловесных междометий и казарменных идиоматических выражений, удается оторваться от земли и порхать на крыльях изящных метафор? Любимые строчки из Олега Григорьева: «Один доказал что земля – это куб, /а другой умер от прикосновения детских губ».

– Кто-то из классиков заявил, что рано или поздно каждый творец, стремящийся к совершенству, приходит к юмору. А ты сразу начал с юмора. Нет ли в этом парадокса?

– Мой творческий парадокс может быть заключен в обратном – от юмора я приду к поэзии. Я пойду другим путем. Земля ведь круглая. Ну, а если не приду к поэзии, значит Земля не круглая. Нас обманывали в школе.

– Каким образом повлиял на тебя тот город, в котором ты живешь?

– Петербург – это величественный гранитный командор с вечно хлюпающим носом… Я приехал сюда скромным провинциальным парнем, заготовкой. Город меня стал формировать. Сбоку пришлепал кусок Петроградки, с другого боку прилепил кусок Невского проспекта, Охту размазал по спине, Васильевским укрепил бедра, золото Исаакия пошло на внешний декор.

– Веселая картинка получается! Вполне карнавальная… А вот вопрос, который меня давно волнует. Нужен ли тебе как художнику смех над твоими рисунками?

– Сам я почти никогда не смеюсь над картинками. Ухмыляюсь порой. Ухмылкой №3 в ре миноре. Мне как автору приятно чувствовать зрительскую реакцию. Недавно одна журналистка листала мою книгу и искренне хохотала над каждой картинкой. Я ей завидовал, у меня так не получается. Видимо, у меня диафрагма узкая.