Сталинская оптика России

Дискуссия в стенах Еврейского музея и центра толерантности прошла в рамках совместного с Фондом Егора Гайдара цикла «Homo soveticus: сто лет человеку советскому». Говорили, в частности, о том, зачем мы придумываем мифы о России и почему продолжаем в них верить.

По словам историка, замдиректора фонда Бориса Ельцина по научной работе, члена Вольного исторического общества Никиты Соколова, ученые много знают о прошлом, и в целом, общая канва происходящего в стране им ясна.

«Как любой ученый, историк занимается поиском ответа на вопрос: да или нет, истинно или ложно некоторое высказывание о прошлом. Когда он получает ответ, все — его работа закончена. Но этот результат обществу совершенно не интересен. Как правило, его волнует другое: хорошо это или плохо. А вот на этот вопрос должен отвечать уже не ученый-историк, а само общество, исходя из своих ценностных ориентиров на будущее. Именно поэтому идет такая борьба вокруг российского прошлого. Потому что это не борьба за прошлое. У историков все известно: и про грозненский террор, и про сталинский. Просто некоторые не хотят в это верить. Но это совсем другой вопрос — не к историкам.

Борьба вокруг исторических оценок — это не борьба за прошлое, это борьба за будущее. Кого общество назначит героями в прошлом, так оно мыслит себе желаемое будущее. Или мы ставим памятник Ивану Грозному, или митрополиту Филиппу. А вместе нельзя. Но страна до сих пор этого не выбрала. В этом смысле гражданская война, начавшаяся в России в 1905 году, не окончена. Никакое учредительное собрание не состоялось, и граждане России не договорились о базовых ценностях: для чего они существуют в этом составе? Для того, чтобы покорить весь мир и установить коммунистический режим? Ну как-то это уже проехали», — отметил Соколов.

По его словам, люди живут не в объективном знании о своей истории, а в том, как эти знания отформованы в общественной политике и что считается правильным об этом думать.

«Воспроизводится сталинская оптика взгляда в прошлое. Ведь что остается в голове у человека, который не занимался историей специально? Была великая и могучая Киевская держава. Теперь ее называют Древняя Русь, потому что Киевской уже неудобно. Всем заправлял киевский князь, вся власть была в его руках, государство расширялось, народ богател. Но потом князей стало много. Эти дураки разнесли великую державу на удельные лоскутья, и стал народ хиреть. Да так захирел, что пришли злые степняки и его поработили, 350 лет им помыкали. И тогда московские князья в железные ежовые рукавицы это племя собрали под своей вертикальной властью. И русский народ обязан на эту вертикальную власть молиться, потому что без нее ему конечная погибель. Думаю, я не сильно переврал. Примерно это остается в головах после школьного учебника. Так вот, это оптика — сталинская. С 1870-х годов известно, что Древняя Русь не была единой монархической политической конструкцией. Там огромную роль играли городовые общины, боярство. Это была сложная политическая система, совершенно не монархическая. Там даже не было престолонаследия. И удельный период совершенно не был периодом отката. Напротив, это было время великого культурного расцвета. В разных областях на одном этническом субстрате опробовались самые разные политические системы, юридические конструкции, создавались особые живописные и литературные школы», — отметил историк.

По его мнению, такое искажение служит одной цели — доказать необходимость для русского народа сильной вертикальной власти.

«В этой оптике элитными историческими персонажами неизбежно оказываются Иван Грозный, Петр I и Иосиф Сталин, а сильным понимается только то государство, которое действует по произволу, а не по праву. И пока мы не придумаем новый миф истории России и будем воспроизводить эту сталинскую оптику, ничего не изменится», — считает он.

По мнению политолога, президента фонда «Перспектива» Леонида Гозмана, то, как отчаянно люди сопротивляются правде о Великой Отечественной войне, еще можно понять. «Недавно сам слышал, как один умный мужчина в телевизоре сказал, что приказ Сталина „ни шагу назад“ был дан, вы никогда не догадаетесь, почему: чтобы мирное население успело уйти от ужасов фашистской оккупации», — считает Гозман.

«Но почему нас унижает, что Ледовое побоище если и было вообще, то было мелким эпизодом? Почему нас так обижает, что святой равноапостольный князь Александр Невский был „налоговым агентом“ Орды? Почему мы сопротивляемся не только той информации, которая очевидно имеет политическое значение сегодня, но не воспринимаем даже факты о разрушительном воздействии Ивана Грозного? Ну да, он был неудачным правителем. Чем это мешает гордиться родиной сейчас?» — заметил Гозман.

По мнению Соколова, это очередной очень важный дефект сталинской оптики, который служит для создания авторитарного героя российского образца. «Реальная фигура героя должна оцениваться по совокупности последствий. Но в таком случае последствия правления Петра I будут чудовищны: упадок и опустошение целых областей. Тогда сталинская оптика создает историю о великом герое и недостойных его потомках, которые не смогли с героическим наследием совладать и все запустили и разрушили. Даже если такого наворотил герой, что следующая большая плеяда умных правителей с трудом это разгребала. Ровно та же история с Иваном Грозным, Александром Невским, Иосифом Сталиным. Все, что героическое — дело рук вождя. А вот продовольственная программа и полное запустение деревни — это все хрущевские пигмеи», — отметил Соколов.

По его мнению, если мы научимся смотреть в глубь происходящего, возможно, взгляд на современных героев тоже изменится.

«Но есть же еще сопротивление конкретных людей. Вот ты говоришь человеку, что товарищ Сталин был вообще-то очень неважный менеджер и что при нем железных дорог строилось меньше, чем при царе. Притом, что не было такой вот страшной жестокости и безумства. Нет, это не принимается. Но ладно, Сталин был недавно. Но Иван Грозный, Петр I, Александр Невский — это же было давно. Почему это остается столь болезненной темой?» — спрашивает Гозман.

Как отметил политолог, руководитель Центра политико-географических исследований НИУ ВШЭ, профессор Департамента политической науки НИУ ВШЭ Николай Петров, наша история — это история правителей, и она во многом проецируется. «Власть сегодня находится в таком состоянии, когда все цари по определению должны быть хорошими. Мы и историю учим не по тому, как люди жили. Мы учим только то, как героически наша страна давала всем по носу, расширяла территорию», — отмечает он.

По словам эксперта, когда россиян спрашивают, почему вы считаете, что живете в самой великой стране, люди чаще всего говорят про размер территории и ядерный потенциал.

«В XIX веке по понятной причине, чем больше было государство, тем больше шансов у него было на сохранение самостоятельности и защиту от соседей. По этой причине государства росли, прибирали к себе новые территории, объединялись. Но и сегодня мы видим, что действия властей основаны на представлениях XIX века о политике, о концепции государства, о великих державах, которые решают судьбы мира. Эта архаика очень удобна. Нам не удалось восстановить свой статус великой экономической державы, не удалось стать мировой энергетической державой, в том числе и потому, что зависимость мира от нефти не бесконечна и не безусловна, а мы не единственные поставщики. Теперь в головах не только у рядовых граждан, но и у власти, главных элементов нашего величия всего два: ядерные силы, по которым мы вторые в мире после США, и гигантская территория. Путин как-то, отвечая на вопрос о том, что ресурсы-то не бесконечны, заявил: ничего, закончится нефть или нужда мира в нефти, возникнет нужда в чистой воде. Если у нас одна седьмая часть суши, у нас всегда найдутся ресурсы, которые можно продать», — высказал мнение Петров.

По версии Соколова, именно наличие ресурсного богатства во многом определяет, какое общество мы строим. «С самых древнейших времен пока власть получала свои богатства не за счет труда, талантов и изобретений, а за счет вывоза ресурсов леса, меха, нефти, народ этой власти был не нужен как образованный элемент политической конструкции, поскольку не в этом заключалась его ценность», — отметил он.

По словам Гозмана, в мире есть только одна нефтедобывающая страна, в которой одновременно существует демократия. Это Норвегия. «Но она изначально строилась как государство без больших нефтяных запасов. И когда они появились, демократические институты были настолько сильны, что они смогли не поддаться ресурсному давлению. Все остальные нефтяные державы авторитарны, потому что на народ там глубоко наплевать. Люди там, в лучшем случае, — объект благотворительности», — отметил Гозман.

По словам Соколова, мы и сейчас продолжаем эту модель воспроизводить, уничтожая образование, здравоохранение, позволяя всем активным гражданам покидать страну, и совершенно за них не боремся.

«Ну не нравится тебе здесь, поезжай в Великобританию, США. Это очень умный подход, который уводит социально активных людей, и вместо того, чтобы менять жизнь здесь, люди индивидуально меняют свою собственную», — согласился Петров.

По мнению Гозмана, географические и исторические представления о стране во многом обслуживают милитаристскую идею: всех покорить или ото всех защищаться.

«Говоря о мифах, важно отметить, что наряду с Вольным историческим обществом существуют другие, официальные, конструкции, которые у историков возглавляют Нарышкин и Мединский, у географов — министр обороны, а председательствует в попечительском совете президент. Это не оттого, что им делать нечего или они с детства мечтали о морях и странах, а потому, что география и история — это основополагающие скрепы, которые позволяют вести страну по определенному пути. И важно, чтобы у этих скреп стояли правильные люди», — считает Петров.

Но, несмотря на то, что именно такую идеологию транслирует телевизор, несмотря на все ресурсы, которые идут военно-историческому обществу, по мнению Соколова, государство все же не побеждает на этом поле. «Оно не главный игрок, и всех переиграть не может. Российский народ намного лучше своего телевизора», — считает он.

«Государство бы очень хотело внедрить вот эту концепцию о Сталине — эффективном менеджере. В 2008 году миллионным тиражом издали учебник по истории XX века Филиппова. К чести историков нужно заметить, что ни один не принял участия в его создании. Его написали четыре политолога. Администрация президента его пропихивала со страшной силой. А учителя не стали по нему преподавать. Просто не стали — и все. И вся эта гигантская машина сработала вхолостую, когда множество людей на местах сказали: дети, мы этого учить не будем», — отметил Соколов.

«Когда с верхов несется весь этот идеологический мусор, в нем неизбежно вылезает Сталин в белом победном френче, от этого никуда не денешься. Что делает народ? Он придумывает „Бессмертный полк“, где нет никакого генералиссимуса, а есть настоящие наши дедушки — не выдуманные. Люди как бы говорят: Оставьте себе свои танки, мы войну помним по рассказам родных, для которых это было большое несчастье. Так что российский народ намного лучше своего телевизора», — говорит он.

Одним из первых мест, где зародился самый мощный институт сопротивления этой вот исторической агрессии тоталитарного государства, стал Ельцин-центр, считает Соколов. «Там сложили крепкий нарратив русской истории — другой, тот, который начал делать еще Ключевский. Рассказ о русском народе, которому никак не дадут достроить свои институты свободы, все время мешают под разными геополитическими предлогами», — отметил он.

По словам Петрова, еще 10-15 лет назад было много учебников по истории местной. Но потом краеведение свернули. Потому что на фоне живой истории, где есть люди, есть меценаты и благотворители, есть местные врачи, которые строят больницы, все это великое и могучее осыпается, считает Соколов.

«Когда человек видит историю не абстрактную, когда он видит свою страну через свою семью, свой город, свое село, он меньше восприимчив к мифам. Но мы — страна, лишенная корней на своей территории. В силу массовых перемещений нет той земли, которую мы ассоциируем со своей семьей. „Мой адрес не дом и не улица“, помните, да? Мы сегодня живем здесь, и у нас ощущение причастности к истории своего края формируется во многом благодаря тому, есть или нет в школе урок краеведения», — говорит Петров.

Но разве может быть изжита сталинская оптика, если этого нет на уровне учебников и программ, говорит он.

«При нынешних обстоятельствах, когда победа в войне назначена точкой сборки, самый опасный миф — о том, что Советский Союз участвовал в отдельной своей Отечественной войне, которую он начинает в 1941 году, а не во Второй мировой. Отсюда растет очень много лжи», — высказывает мнение Соколов.

Общество должно договориться, как относиться к своему прошлому. Иногда это происходит в формате учредительных собраний, иногда просто в результате политической работы честных руководителей, как было в Германии после Второй мировой. «Там тоже единомыслие было достигнуто не без борьбы и только через 20 лет. Но немцы договорились, как будут жить дальше. Какой вариант пригоднее в России — не знаю. Но нельзя продолжать жить в условиях незавершенной гражданской войны, когда одни считают, что государство ради своей выгоды может распорядиться людьми, имуществом — чем угодно, а другие считают, что нет, человек есть высшая ценность государства, и нет никаких других интересов государства, кроме интересов граждан», — считает историк.

По мнению Петрова, вариант у нас только один: нужно делать максимум того, что можно, у себя, рядом с собой, не замахиваясь на то, чтобы сразу изменить траекторию развития страны.

Ведь если нет ни институтов, ни традиции, с чего бы людям, которые никогда не жили при демократии, не знают, что может быть порядок на основе права, а не бесправия, у которых порядок ассоциируют только с авторитарным режимом, захотеть чего-то другого?

Анна Семенец