Вузам могут урезать финансы

К 2020 году не меньше пяти российских вузов должны войти в сотню лучших университетов мира по версии одного из трех авторитетных мировых рейтингов: Quacquarelli Symonds, Times Higher Education и Academic Ranking of World Universities. Такую задачу поставил Минобру президент в 2012 году в своих майских указах. Вслед за этим появилась программа «5-100». В 2013 году Минобр провел конкурс и выбрал первые 15 университетов-участников. В 2015 году к программе присоединились еще шесть. Она подразумевала хорошее финансирование на развитие вузовской науки. За пять лет правительство уже потратило 50 млрд рублей.

Эксперты называли эту программу лучшим, что случилось с высшей школой за много лет. Но, как стало известно на днях, программу могут серьезно урезать. Встречаясь с ректорами ведущих университетов страны, министр образования Ольга Васильева заявила, что если делить оставшиеся деньги на всех, выполнить указ президента не получится. Чтобы наши вузы все-таки выбились в первую сотню мировых лидеров, в программе должны остаться только шесть лучших, между которыми ведомство и разделит последние 30 млрд рублей. Пойдет ли такое решение на пользу российский высшей школе, «Росбалт» обсудил с членом ученого совета НИУ ВШЭ, востоковедом Алексеем Масловым.

— Алексей Александрович, как вы считаете, предложение министра поможет нам занять достойное место в мировых рейтингах? Мы от этого решения выиграем или проиграем?

— Сама по себе программа «5-100» — не просто гонка за рейтингами. Она заметно всколыхнула российскую образовательную среду. В вузы стали поступать деньги, появилась возможность приглашать ведущих преподавателей, причем, не только зарубежных. В любом региональном вузе гостевой профессор из Москвы мог действительно поднять положение.

Многие университеты впервые получили возможность развивать свои региональные программы. За МКАД, может быть, не так много вузов мирового уровня, но часто в них есть уникальные направления. В одном блестяще изучается история российской интеллигенции, в другом — российская археология. Есть очень сильные технические региональные вузы, такие как Томский или Новосибирский университеты. Очевидно, что они не войдут в сотню ведущих вузов мира, но в рейтингах по специальностям могут занять достойное место.

Программа «5-100» совсем не про то, чтобы все деньги вложить в десятку ведущих вузов. Она нужна, чтобы стимулировать новые тенденции в российском образовании. И она работает!

Вузы планируют свою деятельность, в том числе финансовую, на несколько лет вперед. Получается, они строят планы, создают лаборатории, запускают научные проекты, и вдруг им говорят: все — денег не будет. Я полагаю, что сама по себе реплика министра связана с непониманием глубинных процессов в образовании. Не случайно, на мой взгляд, ректорский корпус, и, насколько я понимаю, вице-премьер Ольга Голодец, которая курирует эту программу, не очень поддержали идею.

— Тем не менее, программа стала следствием майских указов, была создана под них. Сейчас, понимая, что 2020 год не за горами, министр как раз и говорит о том, что, если ориентироваться на поставленные президентом цели, нужно пересмотреть финансирование. Получается, если оставить все как есть, никакие рейтинги нам не светят? А может, у нас вообще нет шансов, как ни дели финансирование? И чего мы, собственно, хотим добиться? Вот вошли наши вузы в мировые рейтинги, и что?

— Вот это очень правильный вопрос. Во-первых, рейтинги не отражают реального статуса университетов. Они нужны только тем вузам и странам, которые хотят доказать свою состоятельность. Ровно поэтому так рьяно ввязался в эту гонку Китай, который долгое время считался отсталой в образовании державой. При этом многие из ведущих вузов Англии и США давно отказались от рейтингов. Им нет нужды кому-то что-то доказывать.

Во-вторых, место в рейтинге вовсе не говорит о фактическом положении дел в вузе. Гонка заставляет подгонять реальность под результат. Для каких-то вузов это и вправду стало стимулом, появилось больше научных публикаций, отсеялись мусорные статьи. В то же время, гонка за рейтингами породила целый рынок услуг, который предлагает формально мусорные статьи загонять в научные журналы вроде Web of Science или Sсopus. Средняя стоимость колеблется от пары сотен долларов до нескольких тысяч. С одной стороны, вуз поднимается в рейтинге. С другой, реального состояния науки это не отражает.

В развитых странах с сильной высшей школой научное сообщество само вычищает такие статьи и ученых. Страны, находящиеся в таком таргетированном состоянии, как России, вынуждены соглашаться со всем.

Нельзя вывести науку на мировой уровень только за счет вливания денег. Школа создается 10-15 лет. Она должна обрасти научными кадрами, зарубежными связями. Естественно, за пять лет этого не сделать. Многие российские вузы встали на этот путь, но срок слишком короткий. Мне кажется, люди, которые устанавливали временные рамки, не очень хорошо понимали, как вообще строится образование.

Программа «5-100» показала: многие вузы вообще не располагают своей научной базой, и выступают в роли фабрик по производству дипломов. Постепенно ситуация меняется, но предложение министра только невротизирует вузы, которые в последние пять лет и так подверглись серьезным стрессам — сокращение и слияние, смена элит.

Китайцы сделали свои первые шаги к мировым рейтингам в 1992—1996 годах, а результаты увидели только в 2007—2010 годах. При этом многие вузы все еще не доверяют китайским публикациям. То есть, бороться нужно не только за индекс в рейтинге, но и за признание научного сообщества.

— Я правильно понимаю, что само по себе вхождение в рейтинги нам ничего не дает?

— Автоматически не дает ничего, да.

— То есть, перекраивать финансирование, чтобы выполнить президентские указы, бессмысленно? И вместо того, чтобы зацикливаться на рейтингах, нам стоило бы подумать, что программа «5-100» может дать образованию в целом?

— В некоторых международных рейтингах российские вузы не просто не поднялись, но даже просели. Не потому, что они стали хуже — они как раз стали лучше. Но похожие процессы сейчас идут в Китае, Индии, Гонконге, они отодвигают нас назад. В то же время, в предметных рейтингах мы все еще можем занять ведущие позиции. Нужно пересмотреть сроки программы, возможно, пересмотреть финансирование. Но теперь ориентироваться именно на предметные рейтинги.

Не может быть, и никогда такого не было, чтобы страна в состоянии экономической стагнации усилила свое образование. Китай, Сингапур, Гонконг — все они находились на подъеме. Образования в отрыве от экономики не существует.

— Вы сказали: ведущие вузы США и Англии отказались от рейтингов, потому что не видят смысла кому-то что-то доказывать. Есть ли для нас в этом смысл? Китаю рейтинги сослужили неплохую службу.

— В Китае рейтинги были частью общей программы развития страны, наряду с ростом ВВП, товарооборота, экспорта технологий. У нас программа зависает в вакууме: развитие образование как бы само по себе, в отрыве от происходящего в стране в целом.

Да, наши вузы начали конкурировать за деньги, появилась система критериев оценки качества образования. Насколько она справедлива — можно обсуждать, но она существует. Однако этого недостаточно.

В Китае сейчас стартует уже третья программа, рассчитанная до 2050 года. К этому сроку 42 университета должны стать вузами мирового класса. Отдельно туда вошли 456 университетских программ. То есть, гонка теперь идет не между вузами, а между программами.

Китайцы серьезно вкладываются в образование. Тем не менее, в 2017 году крупнейший китайский университет Цинхуа был лишь на 14 месте в рейтинге Times Higher Education, Пекинский университет — на 17 месте. То есть, даже колоссальные вложения не вывели китайские вузы в пятерку лидеров. При том, что эти университеты — это целые города со своими лабораториями, которые выполняют госзаказы, делают спутники, создают нанотехнологии.

В Китае все планы рассчитаны на 35 лет вперед. Мы же хотим уложиться в пять. Вот вам хорошее сравнение того, как делают китайцы при большем финансировании, и мы — в попытках это финансирование сократить.

Китайцы понимают логику развития образования. Создается медленно, разрушается — быстро. Если ваш профессор перешел работать в другой вуз, считайте, что его школа ушла вслед за ним. Это происходит всего за полгода. Но если вы создаете школу, нужно дать человеку время, чтобы он потихонечку собрал вокруг себя людей. Школа — это бакалавриат, магистратура, аспирантура — непрерывный цикл обучения на 7-8 лет.

— Если мы все же решим отставить в программе шесть вузов вместо 21, что будет с теми, кто выбыл из гонки?

— Просчитать не сложно. Шесть оставшихся вузов, конечно, усилятся. На те же самые деньги они будут приглашать людей из вузов, которым не продлили финансирование. То есть, начнут вымываться кадры из регионов. Студенты со всей страны, которые сейчас поступают по ЕГЭ, устремятся в центр мимо своих местных вузов. В результате мы получим совершенно советскую картинку, когда в Москве в любом вузе учиться было престижно, а в любом другом городе — нет.

— Это ослабит региональные вузы, не попавшие в программу?

— Последствия будут неприятными для всей системы. Когда государство обещает дать денег, а потом не дает, возникает недоверие к государству в целом. Когда в следующий раз, поднакачав свои финансовые мускулы, правительство начнет восстанавливать программы, многие вузы будут уже не так охотно приниматься за них.

— Думаете, правительство все же пойдет на такой шаг?

— Полагаю, здравый смысл все же возобладает. Программу скорректируют, но так, чтобы остались шесть вузов вместо нескольких десятков — вряд ли. По крайней мере, мне хочется в это верить.

— Под коррекцией вы подразумеваете дифференциацию финансирования?

— Это придется сделать в любом случае. Возможно, имеет смысл стимулировать совместные исследования, публикации с американцами, британцами — как это делает Китай. Технически это возможно, просто у наших вузов пока нет в этом большого опыта. Но сократить финансирование, значит — расписаться в абсолютном провале программы. А она ведь не провалилась. Научная жизнь всколыхнулась — это правда. Просто результаты программы получились не такими, как задумывалось изначально.

Вузы, вошедшие в программу «5-100» по своей структуре совершенно советские. Основные средства по-прежнему забирают администраторы, а не исполнители. В то же время в американских вузах деньги получает научный коллектив. Он оставляет себе 90%, а остальное идет на обслуживание бухгалтерских расчетов, лабораторную базу и прочее. Может, начать оптимизацию стоит с уменьшения административных расходов на обслуживание научных и образовательных программ.

— Сократим ли мы число участников программы или оставим все как есть — так или иначе быстрого подъема ждать не стоит?

— В Китае есть такая поговорка: не стоит дергать траву вверх, помогая расти. Сейчас мы пытаемся сделать именно это.

Если мы хотим сделать свое образование привлекательным, не стоит зацикливаться на одном рейтинге. Ведь есть масса других. Например, рейтинг по количеству иностранных студентов. Но ни один вуз не справится с этим в одиночку.

У нас есть азиатский рынок — неограниченное количество студентов, которые могут приехать к нам учиться. Но какого-то особого всплеска мы не видим. Западные страны — Германия, Великобритания — с одной стороны, Новая Зеландия и Австралия — с другой, потратили огромные деньги на пропаганду своего образования в целом. Когда китайцы слышат, что можно учиться в Австралии, они дрожат от радости, и даже не спрашивают названия университета. Считается, что австралийское образование очень хорошее. Так это или нет — вопрос другой. Между Россией и Австралией китаец выберет Австралию, не потому, что мы хуже, а потому, что они почти ничего не знают о нашем образовании. Так что государству тоже придется вкладываться. Куда перспективнее продвигать вообще образование в стране, чем ждать, что вузы со своими скудными ресурсами сами будут выходить на каждую страну в отдельности.

Беседовала Анна Семенец