Поколение дворников и сторожей

Более пяти тысяч дворников в США имеют ученую степень. Точнее сказать, наоборот: более 5000 американских интеллектуалов, обладателей диплома PhD, вынуждены подметать улицы. В целом же, только один из трех «докторов» в Соединенных Штатах может похвастаться работой «по специальности». Эти душещипательные факты имеют прямое отношение и к разговору о судьбе русского интеллигента.

Незавидная участь научных сотрудников в новой России — одна из ведущих тем последней четверти века. Особенно она актуализировалась в связи с научной реформой наших дней. Специалисты предупреждают: сложности для тех, кто видит свое место во главе прогресса, имеются во всем мире.

Изучению жизненных путей ученых посвящен международный исследовательский проект «Careers of Doctorate Holders» в рамках ОЭСР. В его поле зрения — люди с ученой степенью. Здесь надо уточнить, что практически во всем мире ученая степень только одна — доктор, а формально «доктор философии» (PhD), присваиваемая во всех науках. Наша страна, почти единственная в мире, сохраняет двухступенчатую шкалу, и наш доктор наук — это «большая» степень, требующая написания толстенного фолианта-диссертации и обретаемая, как правило, уже в солидном возрасте. К PhD ближе наш отечественный кандидат.

От России, в проекте участвует только Высшая школа экономики в лице заведующей отделом исследований человеческого капитала Института статистических исследований и экономики знаний Натальи Шматко. Полезными познаниями и некоторыми выводами она поделилась с «Росбалтом».

На Западе между защитой диссертации и благодатной «постоянной позицией» лежит период работы молодого ученого по временным контрактам: его статус в это время обозначается как «постдок», то есть «после доктора». И период сей, характеризующийся обычно тяжелой работой и небольшим заработком, в разные годы был очень разным. Он нефиксированный, зависит от того, как скоро ученый со своими заслугами найдет постоянное место. Но это сильно зависело от эпохи. Так, 1980-е гг. были воистину золотыми для западной науки: период «постдока» часто не превышал одного года!

А сегодня? От защиты до постоянной работы проходит 5 - 8, а иногда и все 10 лет. Есть, однако, разница — мобилизоваться и совершить «резкий рывок» или десять лет пахать, как папа Карло, во всем себе отказывая (хотя бы и по западным меркам).

О том, что для науки наступили далеко не лучшие времена — отнюдь не только на просторах бывшего СССР, где все эти тяготы смотрелись, по крайней мере, логично, но и в самых что ни на есть развитых странах, имеется множество свидетельств.

Весь длительный период с послевоенных лет и, пожалуй, до конца 1980-х отличался практически непрерывным экономическим ростом. Конечно, и в бурные 1960-е, и, тем более, в 1950-е гг. люди жили гораздо беднее. Но прогресс был налицо! И, несмотря на кризисы, которые случались и тогда, все-таки «каждый год был лучше предыдущего», а в науку вкладывались огромные средства. Число научных работников неуклонно росло, эта профессия стала массовой. Но тут подъем закончился.

«Рост не может продолжаться до бесконечности, - подчеркнула Наталья Шматко. - Он должен когда-то стабилизироваться. У нас эта естественная стабилизация совпала с тем неестественным сломом, который случился в 1990-е. Положение ученого очень сильно изменилось. С начала 1990-х гг. численность исследователей в России сократилась почти в 3 раза. А что в других странах? Там наступила естественная фаза, когда рост останавливается, и начинается постепенный спад».

В сфере естественных и технических наук США ежегодно появляется около трех тысяч новых «постоянных позиций» - привлекательных рабочих мест для обладателей докторских дипломов. А получают эти самые дипломы, позволяющие на такие места претендовать, порядка 36 тыс. человек в год. Итого, конкурс 12 человек на место. И это не конкурс для выпускников школ, которые «провалился и пошел». Это конкурс для взрослых людей, которые упорно учились и трудились, затратив уйму усилий. Куда пойдут 11 из 12?

В общем, посудомоечные машины, электронные девайсы и гаджеты — пожалуйста, и дипломы о высшем образовании — тоже пожалуйста, вузов сегодня сколько угодно. А вот для желающих заняться наукой по-настоящему возникают сложности. На фундаментальной науке повсюду, где она есть, начали экономить. И, коль скоро в тех же США в год диссертаций защищается 36 тыс., а привлекательных мест создается всего 3 тыс., то понятно, что на всех не хватит.

Естественно, дворницкая метла — тоже вариант крайний. Но очень многие постдоки, отчаявшись найти постоянное место, все равно из науки уходят. Другое дело, что в современном мире есть немало мест в той же промышленности, где докторский диплом вовсе не обязателен, но научные знания и исследовательские навыки в той или иной мере пригодиться вполне могут.

«В России многие техники сейчас имеют степень, - заметила Шматко. - Общий уровень, хотя бы формально, растет». Но так ли их много? Сколько у нас сегодня высокотехнологичных предприятий?

«Может заводов у нас сейчас и не очень много, но они исчезли не только у нас, - напоминает эксперт. - Деиндустриализация под видом распространения прогрессивной модели «постиндустриальной экономики» процветала в разных странах. А сейчас опыт показал, что не самое правильное переносить все производства в Китай и Вьетнам. В Германии, которая не все вывезла, гораздо лучше обстоят дела. И вот уже Барак Обама объявил программу «решоризации» – режим благоприятствования предпринимателям, которые вернут производство обратно в США».

Чего в данном ключе следует ожидать российскому научному сотруднику? По мнению Натальи Шматко, ожидать следует все-таки сокращений. Не обязательно «по живому». Возможен естественный ход событий, как в плане демографии, так и в плане экономики: пожилые уходят, а молодые не торопятся на их места. С 2011 года в России, наконец, тренд сокращения постоянных рабочих мест в науке стал совпадать с трендом сокращения числа защищаемых диссертаций. До этого шел полный разнобой.

«В Российской академии наук уже много раз были сокращения, - напоминает эксперт. - Но хитрым образом: за счет пенсионеров, вакансий и совместителей. По живым людям не резали до самого последнего времени. Аналогичный процесс наблюдается во французской академической системе, в Национальном центре научных исследований. Начиная с середины 2000-х гг. там принято: места уходящих в соответствии с законом на пенсию не заполняются, на них не объявляются конкурсы».

До сих пор, в 1990-е гг. и большую часть 2000-х, в отечественной науке господствовала «тихая бедность». Очень низкая зарплата без массовых увольнений. Все, кто хотел, ушли сами. Но большинство научных сотрудников, застигнутых в этом ранге революцией 1991 года, выжили, даже не на хлебе и воде, а на нескольких работах. Особенно популярно, естественно, преподавание.

Теперь, весьма вероятно, ситуация станет в какой-то мере приближаться к евро-американской. Это отнюдь не означает чего-то ,для всех приятного. Очень многим придется уйти на пенсию — и вряд ли она будет какой-то «повышенной академической». А той молодежи, которая (часто «по инерции» вслед за родителями) все еще стремится в науку, придется понять, что «врата узкие», мест мало. Тому, кто не ощущает семи пядей во лбу своем, возможно, лучше избрать более приземленный путь.

И еще один момент: западным ученым и преподавателям свойственна высокая мобильность. Когда открывается привлекательная вакансия, хоть бы и за тридевять земель, человек туда едет без разговоров. В современной западной науке уже очень много семей, где муж и жена работают и живут в разных городах, а детей у них либо нет, либо дети живут с одним из родителей.

Так, восходящая звезда современной российской науки, профессор Наталья Берлова, про которую говорят, что она «в физике пошла дальше Ландау», и в достаточно молодом для профессора возрасте, как-то заметила в интервью, что они с мужем работают оба в Кембридже, только она — в «английском» Кембридже, а муж, математик Павел Берлов, — в американском.

«Есть «воскресные семьи», - отмечает в данной связи Наталья Шматко, - они встречаются только по выходным. Есть те, кто снимает комнату в другом городе на два дня в неделю: группируют расписание или «отчитывают недельный модуль» за два дня. Или семестровый за две недели. Кругом требуется гибкость и мобильность, которой у нас, конечно, пока нет».

Леонид Смирнов