«Я не протестую, я показываю»

"Росбалт" продолжает публикацию цикла интервью "Разделенные безвременьем" с представителями двух поколений – с теми, кто поднялся в девяностые годы, и теми, кто стал известным в десятые.

Люди десятых годов: Виктория Ломаско

В 2006-м профессиональный график Виктория Ломаско оставила работу в респектабельном журнале, решив стать «полным маргиналом, идти на улицы и там рисовать». Уроженка Серпухова, успешно начав московскую карьеру, раз и навсегда от нее отказалась и выбрала для себя другую жизнь.

Феминизм как попытка (временами успешная, временами нет) утвердить личное достоинство. Левые идеи, понимаемые как движение к гражданственности и человечности и не очень совпадающие с воззрениями реальных коммунистов. Сообщество социальных активистов, многие из которых живут, ничуть не сообразуясь с теми идеями, которые проповедуют.

Графические отчеты Ломаско с показательных процессов, выполненные в традициях российского репортажного рисунка – блокадного, военного и концлагерного - стали частью знаменитого коллективного проекта «Рисуем суд».

Фото Константина Рубахина: В суде

Тематика ее рисованных репортажей все время расширяется. Рассказ о «девочках», которых она с симпатией и сочувствием называет «секс-работницами» и никак иначе. Быт детских колоний, в которых Ломаско проводит уроки рисования. Столичные майские волнения 2012-го и «Будни ОккупайАбай». История мигранток из Казахстана, привезенных в Москву и превращенных в рабынь собственными земляками.

Виктория Ломаско не ставит себя выше своих героев, не стремится к глобальным целям, но верит, что может изменить людей вокруг себя.

- Ваши графические репортажи обычно посвящены людям, о которых чистая публика старается не думать – заключенным детской колонии, секс-индустрии, рабыням-мигранткам. Кем вы себя чувствуете? Социологом, исследователем, который ходит и изучает? Вот рабы-мигранты. Вот ЛГБТшники. А вот какие-то люди в клетке сидят. Суд…

- Конечно же, я не социолог. В первую очередь я делаю эти работы не для кого-то, а для себя. Например, репортаж о питерском ЛГБТ-кинофестивале «Бок о бок» был заказан мне его организаторами. Но все равно я чувствовала, что делаю его для себя. Хочу разобраться с этой темой. Почему происходит травля ЛГБТ-сообщества? Кто его травит? Как чувствуют себя люди внутри этого сообщества?

Или, например, у меня была серия про секс-работниц. И для меня было невозможно делать что-то, не выйдя с ними на связь, не побывав там, где они работают, не включив в репортаж их прямую речь. В принципе, трудно задавать вопросы, которые нам самим не интересны.

Расскажу, что случилось на выставке женской социальной графики «Феминистский карандаш-II», и это будет ответ на все такие вопросы. Главное, что отличало нашу выставку – то, что все работы были личными высказываниями. Там не было таких работ, что вот, у художницы все отлично, и студия прекрасная в центре Москвы, но почему-то – потому что это модно - она рисует серию про мигрантов. Она никогда не была ни на стройке, ни в правозащитных организациях, наподобие комитета «Гражданское содействие», но вот нарисовала какие-то жалобные рисунки – как же плохо кому-то, каким-то абстрактным бедным-угнетенным. Нет! Мы сразу решили, что берем только те работы, где художницы отвечают за свои слова, и в первую очередь это рассказы об их собственной жизни. Или это их непосредственный опыт.

А одна зрительница, художница, из семьи, в которой все поколения – известные художники, пришла на открытие «Феминистского карандаша», а потом написала в соцсетях: «Попала в суп из женщин. Цените, художники, что мы живем в ритме, совершенно не пересекающемся с основным населением. Потому что там – суп». А для меня это не бессмысленный суп. Это моя питательная среда, в которой я живу. И, конечно же, я себя не отделяю от «основного населения». У меня нет такой идеи, что я возвышаюсь над неким народом и хочу – спущусь туда, а хочу – обратно возвышусь.

Фото: На «Марше миллионов» 6 мая 2012 года

- Кем себя сегодня чувствуете - москвичкой или провинциалкой?

- Все время чувствую себя человеком на границе. На границе жанров. На границе мест. И именно на границе я нахожу что-то интересное для себя. Я провинциалка, которая очень давно живет в Москве. И я москвичка, которая родилась в провинции.

- Среди стопроцентных московских москвичей, даже не из самых богатых и знатных семей, этакая замкнутость культивируется, не свойственная, по-моему, провинции. Герметичные кружки, где опознают своих по каким-то сигналам, словечкам. Которые не пускают внутрь себя. Это могут быть и кружки молодежи, и кружки людей немолодых. Не замечали?

- Как же я могла не замечать, когда меня не пускали очень активно? В каких-то случаях мне удавалось вроде бы куда-то вписаться, но ценой этого было то, что я почти полностью лишалась своего голоса. Я не могла не задумываться каждодневно – а как же ОНИ прореагируют на это? Что я могу позволить себе, а что нет? Мне не кажется, что это гармоничная жизнь. Не хочется ощущать вечную раздвоенность, каждый свой шаг сверять с каким-то сообществом. Я часто критикую московское арт-сообщество за замкнутость. Если ты не разделяешь их ценностей, то для тебя все пути закрыты. Но, конечно же, у них есть и сильные стороны. Например, проектное мышление. И я благодарна представителям этого сообщества за то, что общение с ними помогло мне понять, как оформить собственный проект, который идеологически никак с ними не совпадает.

- В чем задача вашего проекта?

- Я показываю современную Россию глазами одного из очевидцев. Моими глазами. Все началось в 2006 году с крайне неосознанного желания, что надо становиться полным маргиналом, что я уже не отношусь к арт-тусовке, мне надо идти на улицы и там рисовать. Рисую и слушаю, слушаю и рисую. Потом постепенно я стала вступать с людьми в контакт. Стала задавать им вопросы. Потом - писать тексты. Потом я начала сама планировать выезды – какая-то тема меня интересует, я специально еду, договариваюсь, селюсь, знаю, какие вопросы я буду задавать. К протестным художникам себя не отношу. Я не протестую, я показываю. Размышляю. Чувствую.

Вначале я столкнулась с собственным снобизмом провинциалки, которая попала в Москву, в какие-то закрытые круги, а потом вернулась обратно: с одной стороны, она хочет услышать людей, а с другой стороны, держит фигу в кармане. Такой иронический взгляд: посмеивается, критикует, заранее имеет какие-то стереотипы. Слушая другого человека, не может встать на его позицию, увидеть мир его глазами.

- Давно вы преодолели эти стереотипы?

- Это длительный процесс. Но сейчас мне гораздо легче. С некоторыми темами я раньше просто не справилась бы. Думаю, такой, какая я была в 2006-м, меня просто выставили бы из контор секс-работниц.

Фото: На фоне серии «Девочки» Нижнего Новгорода»

- А легко было найти общий язык с этими рабынями несчастными из Казахстана?

- Начнем с того, что «несчастные рабыни» считают, что я гораздо несчастнее их. Потому что у них есть дети, а у меня - нет. Для них это показатель счастья. Они разговаривали со мной поэтому довольно-таки покровительственно.

- Вы ходите на суды. Привыкли к тому, что там происходит?

- Достаточно сходить на один российский суд, чтобы понять про них все. Понимаешь: правосудия нет. Как художнику, мне не очень интересно рисовать суды. Там нет сложных пластических задач. Это такое повторение, повторение, повторение… Только меняются лица. Вот судья, вот прокурор, вот клетка или аквариум, вот люди на скамейках сидят. Даже интерьеры там одинаковы.

Было несколько судов, которые я не могла не рисовать. Например, я ходила на первый процесс Сергея Мохнаткина. Потому что у меня было удивление от этой истории. Он-то действительно никакой не политический. Потом я хотела больше не ходить на суды и заняться другими темами. Но тут узнала про суд над Михаилом Бекетовым, и возмущение заставило меня ехать туда. Ну, Pussy Riot - это было мне интересно крайне. Можно зарисовать исторический момент. И последнее, что я рисовала, это суд над «узником 6 мая» Михаилом Косенко - по той же причине, что и над Бекетовым, потому что мерзость зашкаливала.

Но, например, общий суд над «узниками 6-го мая» я почти не рисую. Сейчас вместе со Златой Понировской я курирую проект «Рисуем суд», там рисуют другие участники этого проекта, например, Ильмира Болотян, Радик Вильданов, Анна Шефер. Судебные рисунки собираются в единый архив на сайте risuemsud.ru.

Мы планируем открыть выставку в «Мемориале», чтобы показать самые яркие судебные рисунки с политических процессов, которые проходили на постсоветском пространстве в последние годы. Ведь о многих процессах люди просто не слышали. Пока есть политзаключенные, мы не можем о них забыть. А вообще необходимо создать архив всех судебных рисунков со всех процессов.

- Для кого?

- Для следующего поколения, которое, может быть, будет уже более свободным. Чтобы они видели, что происходит, если вовремя не протестовать, если не защищать свои права.

Хочу, чтобы люди сами анализировали, сами задавали вопросы, сами были очевидцами по мере возможности. Многие ходили на митинги, но с таким же успехом они могли гулять в парках. Для них это было просто времяпрепровождением. Ходили туда из любопытства. Или потому что это модно. Могут ли такие мотивы помочь им стать осознанными? Разумеется, нет.

Все, что я делаю, связано с проблемой осознанности. Можно, например, сказать, что я активистка, я феминистка, я борюсь с сексизмом. А можно сказать, что я пытаюсь понять свое собственное положение как женщины. Свое положение как женщины-художницы. Пытаюсь понять, как выживают другие женщины. Мы это вместе анализируем. Мы ищем перспективы развития. То же самое и в любой другой области.

Для меня феминизм – это мое выживание. Это анализ и осмысление того, что пришло ко мне извне, что навязано обществом, а что внутреннее. И как совмещать работу и отношения. И как позиционировать себя в профессиональной среде, где главные места в основном занимают мужчины. И, опять же, я исхожу не из каких-то теорий, а из собственного опыта. Мне приходилось критиковать среду социальных активистов за замалчивание ситуаций домашнего насилия внутри сообщества, и это было встречено очень враждебно. Считаю, что человек, который проявляет насилие в своей собственной семье, не может защитить ни одного угнетенного. Хотя он и печалится о каких-то абстрактных угнетенных.

- А если сравнить наше время с 90-ми – что изменилось?

- В 90-х я жила еще в Серпухове. Было сильное чувство, что мы никто, и наша семья – никто. И все другие, кто живет в нашем доме. И все, кто в этом городе живет. Мы просто ждем, что с нами будет. Может быть, мы опять станем Советским Союзом, а может быть, страна распадется. И вот мы ждем, смотрим телевизор - со страхом или с возмущением…

- Но ведь это было еще и время свобод. Люди могли безбоязненно выйти на улицы протестовать…

- Да, если они жили в Москве. Не помню, чтобы в Серпухове кто-то выходил на улицы. Даже и мыслей не было. Это было абсолютно естественно, хоть Москва и рядом, два часа на поезде, но между нами никакой связи нет. Как постановят, так у нас и будет.

Вот самое яркое впечатление о 90-х. Мы в Серпухове живем на первом этаже. И надо ставить решетки. Без решеток никак. Мир так изменился, что надо ставить решетки. И еще - что дома появился топор, чтобы рубить тех, кто будет лезть в квартиру. А между соседями был уговор, что детям надо стучать по трубам, если кто-то ломает дверь. Это было очень страшно, потому что такие случаи были. И никто не помогал. Единственное, можно было кричать через дверь: «Эй, у нас топор! Мы вызываем милицию!!!». Я помню, как взламывали нашу квартиру, и папа стоял около двери с топором, а мама кричала в окно: «Милиция! Милиция!». Кажется, этот взломщик просто убежал.

Еще помню: в советское время - я ребенок, совсем маленький, и очень холодно. Зима. Черная, черная неосвещенная площадь. И очередь стоит. И ветер, сейчас магазин закроется, а мы стоим за сахаром. Обязательно все должны присутствовать. На ребенка дают сколько-то килограммов, и он должен тут живым быть. И мы стоим, стоим, а потом тащим этот серый мешок домой. А потом очереди закончились, и начались бандиты с топорами.

- За кого вы сегодня стоите в нашей политике?

- Если говорить о коммунизме без сталинского террора, о коммунизме с человеческим лицом, то эта идея мне близка. Но вот иду 1 мая с колонной молодых коммунистов и, как всегда, рисую и записываю. А за ними идет колонна ЛГБТ. Я слышу, как ведущие коммунистической колонны обмениваются издевательскими репликами и говорят, что без избиения сегодня вряд ли обойдется. Ну не нравится мне это! Как я могу разделять с ними одни взгляды и полностью не разделять другие?

- У нас что-то вроде авторитарного режима. Это вас беспокоит?

- Меня беспокоит только одно - отсутствие осознанности в людях. Если люди надеются, что придет какой-то хороший лидер, коммунист или националист, то ничего хорошего не выйдет. Даже самый безукоризненный человек превратится в тирана при управлении массой, которая не знает, чего хочет, и не уважает себя.

- На выборах мэра Москвы вы за Навального голосовали?

- Да, меня упросили. Один знакомый, у которого нет московской регистрации, повторял: «Так хочу проголосовать за Навального, но не могу, а ты можешь…».

- И вы подарили ему свой голос.

- Сходила и проголосовала. Порадовала его.

- А если бы вас никто не просил?

- Мне не кажется, что Навальный в состоянии что-то изменить. Мне не кажется, что он понимает так называемое «основное население». Но вот до этого, в день, когда Навального осудили в Кирове и дали сначала реальный срок, я ехала в Нижний Новгород. И мне звонок – что вот, вся Москва идет на митинг. И как-то стало обидно. Все-таки сопротивление в любом случае хорошо. И жалко, что я не могу в сопротивлении принять участие. Что делать? Может, в Нижнем тоже что-то организуют? Хотя бы одиночные пикеты. Меня там встретили местные художники, и почти никто из них не интересовался Навальным.

Говорю: «Надо что-то сделать. Неужели вообще сегодня ничего не будет?». Нравится нам Навальный или нет, нельзя же допускать произвольные судебные решения и раздавать реальные сроки направо и налево? Я нарисовала на листочке А4 «Свободу Навальному!» и стояла с этим листком. Подходит парень: «А мне можете написать?». Я и ему написала. И вот мы стояли вдвоем. И даже это стало событием для тех, кто там был. К нам подходили и говорили: «Вот, молодцы, правильно!». А потом эти фотки всплывали в соцсетях: Нижний тоже за Навального!

- А если бы вы в тот день приехали в другой город, то за Навального был бы не Нижний. Я правильно понял расклад? Он вас не удручает?

- Это и есть то, о чем я постоянно говорю. Если в стране такой уровень осознанности, то как меня может это удручать, это - факт!.. Конечно, мне это не нравится. Но если я не могу все изменить глобально, я не хочу удручаться каждый день. Зато я могу менять что-то вокруг себя. Некоторые мои знакомые начали ходить на митинги, начали участвовать в пикетах против сноса зданий, стали ездить со мной в детскую колонию, стали собирать вещи для мигрантов, деньги в помощь заключенным.

Фото: Урок рисования в детской Можайской колонии

- Вы человек верующий?

- Да. Хотя РПЦ, как она сложилась сейчас, мне глубоко чужда.

- Вы богаты?

- Нет. Совсем.

- Бедны?

- Да.

- По российской или по московской мерке?

- По всякой.

- Мысль эмигрировать у вас когда-нибудь была?

- Думаю, для меня это нереально. Если бы я не занималась тем, чем занимаюсь, то, конечно, я бы мечтала эмигрировать. Я несколько раз была в Германии. Города такие красивые, и все такое вкусное, и одежда хорошая и дешевая, и люди такие спокойные, и в метро так мало людей. Понятно, что это хорошая основа, чтобы жить в удовольствие. Конечно же, трудно жить в удовольствие, не имея социальной защиты, ездя в час пик, опасаясь ходить по вечерним улицам. Но я прямо-таки связана с Россией, потому что иначе я не буду существовать как автор. Я читала много мемуаров людей, которые эмигрировали, когда пришли большевики, и не видно, что они были счастливы, если это творческие люди.

- Сейчас со всех сторон слышишь, что новому человеку у нас не пробиться. Нужно быть членом семьи, клана, мафии.

- В нулевые годы такого еще не было. Я закончила Полиграфический, пошла на собеседование в журнал «Эксперт», и меня взяли художником-иллюстратором вообще без всякого знакомства.

- Думаете, сейчас, если бы такой человек пришел в «Эксперт»…

- Никуда бы он не пришел. Потому что ресурсов становится все меньше. Теперь их так мало, что достается только семьям и кланам. Раньше было выгодно привлекать свежую кровь. Сейчас некуда привлекать.

Фото: Выставка «Будни ОккупайАбай» в лагере ОккупайАбай, 2012 год

- Чего ждете от ближайших лет?

- Ресурсы точно будут уменьшаться. Наверное, из-за этого кланы станут еще жестче. Люди станут еще жестче.

- А может, наоборот, станут лучше, начнут помогать друг другу?

- Если вообще у них все накроется…

- У кого «у них»?

- Мы говорили про кланы. Кланы – это люди вокруг какого-то ресурса. Вот у них. Когда у них заберут полностью ресурс, только тогда они захотят с кем-то объединиться, измениться.

- Неужели все так беспросветно?

- Думаю, что дойдет до коллапса, а потом будет лучше.

Беседовал Сергей Шелин