Posted 23 апреля 2019, 15:22
Published 23 апреля 2019, 15:22
Modified 30 марта, 17:00
Updated 30 марта, 17:00
Разговоры о неминуемом якобы присоединении Белоруссии к нашей державе — то ли просто областями, то ли «на правах Татарстана», то ли в порядке творческого развития виртуального СРБ (Союза России и Белоруссии) — не стихают уже месяцев восемь.
С тех пор как в Минск приехал послом решительный Михаил Бабич. Его заочные перепалки с правителем страны пребывания (а также менее бросающееся в глаза, но более важное желание установить прямые контакты с местной номенклатурой) поддерживают конфликт двух дружественных держав на стабильно высоком уровне и напоминают аналитикам, а также и всем неравнодушным дилетантам, что они обязаны этот спор расшифровать.
Но сначала о последнем на сегодня публичном действии в этой битве умов.
Поучаствовав в субботнике в историко-культурном комплексе «Линия Сталина», полюбовавшись затем тренировками танкистов и потолковав с военными, одетый в камуфляж Александр Лукашенко сообщил, помимо прочего: «Они разберутся там с этим послом. Это древняя, с хорошими традициями страна, которая прекрасно понимает, как должен себя вести тот или иной посол как в России, так и за ее пределами… Россия с ним разберется сама».
Требование заменить Бабича определенно занимает почетное место в пакете взаимных мероприятий, который так долго и тяжело обсуждают Владимир Путин и его минский коллега. Будет этот призыв услышан или нет, многое для нас прояснит.
А теперь два вопроса. Намерен ли Кремль прирасти Белоруссией? И если да, то хочет ли этого соседняя страна?
Начнем со второго. Без сплетен и занимательных рассказов, которыми полны московские Telegram-каналы, придется обойтись. Их невозможно проверить. Остается объективная сторона проблемы.
Гарантом суверенитета любого государства всегда является его верхушка. Если там разброд и шатания, страна легко может пасть в чужие или братские объятия. Насколько можно судить, белорусский режим довольно крепко держит бразды и, что особенно важно, контролирует спецслужбы и армию. Намерение составить сценарий так называемого транзита власти, о котором в обтекаемых выражениях на днях объявил Лукашенко, не является признаком слабости. Скорее, реализма. Возможно, белорусская номенклатура устала под тяжелой рукой автократа, но может ли сегодняшняя Россия предложить ей что-то более заманчивое? Скорее наоборот — слом карьер, не для всех, так для многих.
Что же до народных масс, то Белоруссия, в отличие, к примеру, от Украины, достаточно однородна. Здесь нет серьезного противостояния между Западом и Востоком, Югом и Севером. Людей, считающих себя русскими или россиянами, мало. При всей близости, белорусы определяют себя как отдельную нацию, хотя и говорят чаще по-русски.
Внутренних причин отказаться от государственности там, пожалуй, не просматривается ни в низах, ни в верхах. Единственный мирный аргумент, который используется для того, чтобы их переубедить, — это колоссальная материальная зависимость. Половина белорусской торговли приходится на Россию. Фактическая ежегодная субсидия, получаемая Белоруссией, близка, возможно, к $10 млрд, т. е. к $1000 на каждого жителя.
Как они поведут себя, если их этого лишат? Ответ зависит от личной философии аналитика. Кто-то скажет, что капитулируют — и даже охотно. Я же скажу, что государства, доказавшие способность к самостоятельному существованию (а Белоруссию уже можно назвать таковой), за деньги с суверенитетом не расстаются. Вполне представимы какие-то изгибы, уступки, виражи, но не самоликвидация. «Что делать, будем меньше ездить и больше думать», — говорили эстонцы, когда где-то за год до распада СССР им перекрыли поставки бензина.
Кстати, о бензине. Нефтебензиновая война как раз и составляет содержание сегодняшнего раунда борьбы Минска с Москвой. С одной стороны — угрозы перекрыть транзитный нефтепровод, жалобы (между прочим, отчасти признаваемые российской стороной) на резкое снижение качества поставляемой нефти Urals и демонстративное снижение объемов производства бензина, предназначенного на экспорт, а с другой — очередное закрытие российского рынка для множества категорий белорусских товаров. Сюжеты не новы, но сила взаимных ударов больше тех, к которым мы привыкли.
Что изменилось в умах у нашего начальства?
Разумеется, присоединение Белоруссии в какой-то форме видится ему весьма желательным. Не из материальных соображений, поскольку заплатить за это придется очень много, а из духовных. Во-первых, это было бы расширением державы. Во-вторых, что, может быть, более важно, выросла бы уверенность в безопасности внешнего периметра. Чем хуже отношения с Западом, тем сильнее боятся военных баз в соседних странах, противоракетных систем, условно говоря, в Польше, и особенно того, что в критический момент Белоруссия сбежит. Страх перед сжимающимся кольцом врагов стал самоподдерживающимся. Отсюда и соблазн не искать развязок того же белорусского узла, а просто взять его и разрубить.
Что же до популярной идеи, будто проекты слияния предназначены для того, чтобы обеспечить Путина в 2024-м новым рабочим местом, то я этой гипотезы не разделяю. Если слияние действительно произойдет, его вполне могут использовать и для этого. Но мотором решения проблемы, которую можно преодолеть множеством более простых способов, эта гигантская акция служить не может. Слишком она дорога и сложна во всех смыслах — и политически, и организационно, и материально. Предположу, что поэтому ее не спешат запускать. Идут пробы и прикидки.
Ответ на эти пробы Лукашенко только что дал в своем послании к народу и Нацсобранию: «Нам есть что сказать тем, кто идет за нами. Из обломка огромной империи мы создали новое государство… Мы учились быть независимыми, свободными, самостоятельными. Они такими родились… Много сейчас болтовни — „вот Беларусь куда-то включат“, „Беларусь поделят“ и прочее. Невозможно это сегодня сделать, потому что они уже родились в свободной, независимой Беларуси. И тот, кто сегодня посмеет уничтожить Беларусь, будет проклят нашим белорусским народом. А тот, кто посмеет сделать это силой, получит мощнейший ответ от нашего народа. И прежде всего от тех, кто родился суверенным и независимым…»
Чувствовалось, насколько неохотно Лукашенко в длинной своей речи употреблял само слово «Россия», с удовольствием упоминая Китай, СНГ, ЕАЭС, США, Евросоюз и Украину. А о пресловутом Союзном государстве там всего одна фраза, притом без упоминания, из кого оно состоит: «Мы неизменно следуем взятому 20 лет назад курсу на создание Союзного государства». Двусмысленность чувствуется и в реплике о военном союзе: «Совершенствуя обороноспособность, мы развиваем взаимодействие в рамках ОДКБ, насколько это возможно».
Разумеется, можно сказать, что это просто стартовая позиция для торга, чтобы в итоге подороже продать суверенитет. Да, теоретически возможно все, что не полностью исключено. Но надо ли усложнять? Надо ли искать таинственные маневры там, где напрашивается простое объяснение? Лукашенко создал этот режим и, естественно, хочет сохранить его для себя и своих наследников.
У нас сообщали, будто буквально на следующий день правитель Белоруссии якобы взял назад свои гордые слова. Цитировались какие-то препарированные фразы.
В действительности дело происходило на том же субботнике в комплексе «Линия Сталина». Посоветовав «порох держать сухим и чтобы мы всегда были готовы с любой стороны отразить агрессию против нас», Лукашенко добавил: «Зря страдают некоторые политики, особенно в России. Я получил всю эту информацию: ах, это против России. Фразы эти были направлены против тех, кто попытается это сделать (т.е. попытается расчленить или поглотить Белоруссию — С. Ш.). Это во-первых. Во-вторых, насколько я понимаю, искренне говорю, Россия — это, можно сказать, оплот и нашего суверенитета. Не дай бог что-то случится, я до сих пор считаю, что мы с Россией будем в окопах вместе. Поэтому не надо страдать некоторым в России политикам и брать на себя вот эти фразы, как будто они адресованы России».
Как видите, это не отказ от прежних слов, а довольно-таки грубый по тону отпор неназванным российским «политикам», которым рекомендовано не отождествлять себя с идеей слияния.
По-моему, картина проста. Маленький автократический режим маневрирует и помахивает кулаками, желая и надеясь себя сохранить. А большой режим взвешивает проигрыши и выигрыши от поглощения, которое если и возможно, так только по явно недружественному сценарию. Хочу верить, что решение не принято и не будет принято.
Сергей Шелин