Кризис? Можем повторить!

Считается, что самая мощная встряска мировой экономики после энергокризиса начала 1970-х, а то и вообще после Второй мировой войны, стартовала 15 сентября 2008-го с краха американского инвестиционного холдинга Lehman Brothers. Дата, конечно, условная. Но для юбилея нужна точка отсчета, и гибель Lehman Brothers, который с тех пор ассоциируется не со своей полуторавековой историей, а только с позорным финалом, вполне в этом качестве подходит.

Казалось бы, десять лет прожиты не зря. Спад был хоть и пугающим, но недолгим, и величина мировой экономики сейчас на четверть больше, чем в 2008-м. Уважительное наименование «Великая рецессия» порождено великими страхами, которые она нагнала, а равно и величайшими в истории антикризисными мероприятиями, которые были тогда предприняты.

В Америке боялись, что рухнет вся индустрия во главе с овеянными славой автомобильными гигантами. В Европе ждали банкротства целого коллектива стран, от Греции до Испании.

Причины бедствий вовсе не были новыми. Экономический цикл — вещь повторяемая. Одни тратят больше, чем зарабатывают, другие их кредитуют, не задумываясь, получат ли деньги назад. Те и другие ведут дело к собственному разорению, которое и называют рецессией или, в ухудшенном варианте, депрессией.

Особенность кризиса-2008 заключалась в том, что круг потенциальных банкротов выглядел невероятно широким. Почему? Если не пускаться в слишком сложные объяснения, то, во-первых, из-за глобализации, которая сильно удлинила цепочки взаимной зависимости. А во-вторых, из-за сильнейшего всплеска так называемой «пагубной самонадеянности» — преувеличенной веры в быстрый и беспрепятственный прогресс, технологический и социальный, и, соответственно, повышенной готовности поощрять и финансировать любые эффектные проекты, включая заведомо провальные.

Антикризисные терапии, которые были спешно придуманы в атмосфере ожиданий краха, аварии, новой Великой депрессии и прочих ужасов, не так уж радикально отличались по рецептуре от кейнсианских антикризисных программ прошлого века. Тонущим раздавали деньги, принимали на себя их долги, а их самих брали под административную опеку, чтобы больше не безобразничали и исправлялись.

Но невиданным был масштаб мероприятий. Одна только программа спасения Греции (в основном за немецкий счет) измерялась сотнями миллиардов евро. А государственный долг Соединенных Штатов из-за расходов на терапию вырос, соразмерно масштабам экономики, почти в той же пропорции, что и за годы последней мировой войны.

И вроде бы подействовало. Великая депрессия не повторилась. Хозяйственный рост довольно скоро возобновился. В Европе — медленный, в Америке — средний, а в небогатых странах — быстрый.

Но бюрократические конструкции и финансовые хитрости, специально придуманные для преодоления кризиса и заявленные как временные, еще очень долго продолжали жить и работать. Их постепенно сворачивали, однако часть этих учреждений и практик дожила на Западе до сегодняшнего дня.

А тем временем в нашей стране число и могущество контрольно-надзирательных структур, как и маниакальное желание властей все под себя подмять, год от года только нарастало.

В этом, видимо, и причина того, что десятилетие после Великой рецессии так по-разному прошло у них и у нас. Российская экономика после 2008-го не росла, лишь кое-как восстанавливаясь после очередного спада. А на Западе большинство стран в стагнацию не впали, и рост там все-таки возобновился, хотя воспоминания о кейнсианских терапиях прошлого века подсказывали другой прогноз.

Но самое интересное, что серьезного разбора полетов по следам Великой рецессии не было и на Западе. Его заменило соревнование за право задним числом стать главным, кто эту рецессию предсказал.

Вообще-то предсказатели рецессий и депрессий были и есть всегда. Они делятся на три группы. Те, кто называет точную дату, и поэтому сходит с дистанции, когда выясняется, что она неверна. Те, кто постоянно повторяет, что кризис близок и его не миновать. Их тоже не ценят, сравнивая со стоящими часами, которые дважды в сутки показывают правильное время. И, наконец, самые мудрые — которые предсказывают кризис хоть и неконкретно, но в таких тонко составленных выражениях, что кажется, будто они знают больше, чем говорят. Из этой третьей группы вышли все прославленные предсказатели Великой рецессии, выявленные после того, как она произошла.

Сначала самым популярным из них был кейнсианец Пол Кругман. Потом вперед вырвался Нассим Талеб — эстрадный остроумец, специализирующийся на броских словесных формулах, пустоту которых его публике еще предстоит уловить.

А вот пустоту и слабость попыток понять смысл Великой рецессии прочувствуют все. Ведь ее юбилей празднуется с дрожью в руках. Развивающиеся рынки охвачены паникой, которой там не было, может быть, даже в 2008-м. Аналитики спорят не столько о том, скоро ли следующий мировой кризис, сколько о его спусковом крючке, роль которого может сыграть то ли обвал периферийных валют, то ли торговые войны, то ли затянувшийся биржевый ажиотаж в США.

Так или иначе, но предстоящий мировой спад, который, может быть, начнется завтра, а может, и повременит еще пару лет, станет великим экзаменатором всего наследия Великой рецессии, всех ее рецептов. Выяснится, что многие из них были инструментами одноразового действия.

Что будет, если повторить грандиозные вливания денег, хотя и предыдущие пока не рассосались? Могут ли богатые страны позволить себе еще разок увеличить госдолги на 20—30% ВВП? Те, кто на Западе, да и на Востоке, принимает решения, ответы, кажется, толком не продумали. Весьма вероятны большие импровизации, сопровождаемые крупными зигзагами экономической политики почти во всех краях планеты.

На этом нервном фоне наша держава выглядит в некоторых пунктах даже более предсказуемой. Хозяйственная система так окостенела, что если не сходить с пути, по которому шли последние десять лет, то сберечь основы застоя, пожалуй, будет можно. Жить, конечно, придется беднее, и это не всем понравится. Ну что же, не зря ведь Росгвардия в такой моде.

Сергей Шелин