Путин — Трамп: предрешены не только объятия

Теплоту исторического саммита могут нарушить лишь какие-то совсем уж мрачные новости. Участники хотят и готовятся превратить его в праздник. И потому, что оба придают колоссальное значение пиару, и в силу очевидной взаимной симпатии.

Что же касается крупных решений, то большинство предсказателей считает, что их не может быть и не будет, а меньшинство перечисляет те проблемы, относительно которых возможен торг. Ведь и в том, и в другом вожде видят любителей и знатоков меновых операций планетарного масштаба. США, скажем, признают Крым российским, снимут санкции и поделятся технологиями. А Россия взамен увеличит, допустим, экспорт нефти, чтобы сбросить ее цену на мировом рынке, а также поможет выдавить Иран обратно на восток с сирийских и ливанских земель, на которых он закрепился.

Не ставя под вопрос ни ту, ни другую прогностическую схему, замечу, что все прошлые соглашения и разрывы Москвы и Вашингтона диктовались вовсе не сердечностью высочайших встреч «за столом переговоров», не складностью бесед с глазу на глаз и даже не обещаниями, публично данными в угаре взаимных симпатий, а только тем, что высокие стороны заранее, еще до всяких взаимных собеседований, считали для себя возможным или желательным.

В качестве лирического отступления — об изгибах новоявленной американо-северокорейской дружбы.

Сами по себе переговоры Ким Чен Ын — Трамп, сопровождавшиеся обещаниями «денуклеаризации» КНДР (само слово дышит фальшью, как «деэскалация» и прочие иносказательные выражения, специально изобретенные, чтобы загипнотизировать людей) в обмен на какие-то сказочные щедроты от США, не значили абсолютно ничего. Значение имели лишь материальное давление со стороны Китая и американские силовые угрозы.

Как далеко США и КНР готовы в принципе зайти в реальных своих акциях давления, неизвестно. Зато известно, что многократные клятвы северокорейского режима разоружиться всегда были ложью. Ясно, что отказаться от ядерного оружия он либо не способен вообще, либо способен на самой грани гибели. Расточаемые Киму трамповы любезности ничего не могли в этом плане изменить.

И пока вопрос находится в дипломатической, а не в силовой плоскости, КНДР рассчитывает за хорошую плату и с предельной неспешностью разыгрывать свое «разоружение», исходя из того, что Трамп стар, а Ким молод. И это открылось почти сразу. Стоило американскому госсекретарю Помпео явиться в Пхеньян бить челом и упрашивать выполнить из обещанного хоть что-нибудь конкретное, как Ким отказал надоедливому посетителю в аудиенции, а вслед полетело заявление, что Помпео со своими нахальными вопросами плохо себя повел и нарушил гармонию, созданную Трампом.

Даже и не пытаюсь предсказывать, как у этих держав дела пойдут дальше, но ни «столы переговоров», ни объятия первых лиц на общую траекторию всерьез повлиять не смогут.

С пониманием этой механики вернемся к отношениям Москва — Вашингтон.

В 1955-м СССР согласился восстановить независимость Австрии, оккупированной до этого державами-победительницами. Но причиной была вовсе не переговорная гибкость Вячеслава Молотова, а желание исключить даже мысль о новом аншлюсе, смутная возможность которого вырисовывалась по мере того как ФРГ обретала полный суверенитет, начинала вооружаться и интегрировалась в НАТО.

В 1961-м и 1962-м годах Берлинский и Карибский кризисы закончились взаимными уступками, потому что руководящие круги обеих держав не хотели втянуться в ядерную войну. Усилия переговорщиков и посредников не создали этот факт, а только перевели его на язык договоренностей, не нарушавшихся затем именно потому, что стороны заранее к ним стремились.

В мае 1972-го президент США Никсон прилетел в Москву и вместе с Брежневым положил начало так называемой разрядке напряженности. И опять же — не обаяние собеседников, а только желание договориться принесли успех. Для советской стороны разрядка означала, что не будет американо-китайского альянса против СССР (ведь тремя месяцами раньше Никсон потряс мир, прибыв в Китай и помирившись с Мао Цзэдуном), а также что будет признан ядерный паритет двух сверхдержав. А небольшие гуманитарные послабления, которые взял на себя советский режим, он рассматривал как необязательный довесок, который в любой момент сможет взять назад. И взял в 1979-м, когда разрядке пришел конец по случаю вторжения в Афганистан.

В середине 1980-х Горбачев и его соратники решили помириться с Западом, и каждые очередные переговоры на высшем уровне становились не причиной, а следствием стремления продвинуться по этому пути. В том числе и формально безрезультатные, как встреча с Рейганом в Рейкьявике в 1986-м.

А в 2009-м «перезагрузка» отношений США и России, придуманная американским президентом, быстро захлебнулась, несмотря на двухчасовые и теплые с виду переговоры Путина и Обамы, сдобренные копченой белугой с оладьями, киселем из вишни и чаем из самовара, раздуваемого по старинной традиции сапогом. Если устремления режимов несовместимы, то «стол переговоров» так же бесполезен, как и шикарно накрытый пиршественный стол.

Вот мы и дошли до хельсинкской встречи Путина с Трампом. Ее реальными, а не пиаровскими результатами могут стать только те действия, к которым обе стороны заранее внутренне готовы.

При этом надо брать в расчет, что Путин не является новым руководителем, каким был, допустим, Горбачев в 1986-м, он сам — в начале 2000-х, и каким сейчас еще является Трамп. У него за плечами длительная история правления, и авторизовать какие-либо резкие повороты ему гораздо труднее, даже если допустить, что он их хочет.

Пройдем по пунктам.

Признание Крыма российским. Исключено, даже если Трамп скажет, что он с этим согласен. Это просто не в его компетенции. Что же до оттеснения крымской проблемы на задворки, то она и так давно туда вытеснена по обоюдному согласию Европы и США. Следует помнить, что основной пакет западных санкций был введен летом 2014-го не за Крым, а за Донбасс.

Отмена санкций (или большей их части) в обмен на уход из Донбасса. Возможно, но не очень вероятно. В какой-то степени этот вопрос даже назревает. Однако пойти дальше бессмысленных словосочетаний, вроде «соблюдения минских соглашений всеми сторонами», Москва, кажется, не готова. Но абсолютно исключать этого я бы не стал. В российском народном сознании пусть и слабо, но наметилась связь между экономией на пенсиях и заграничными войнами. Начальство эту связь, возможно, тоже начинает замечать.

Российская помощь антииранской коалиции. Исключена. Но, поскольку Москва не видит никаких выгод от гегемонии Ирана в краях, где она сама хочет быть гегемоном, возможен нейтралитет на отдельно взятых территориях — сопровождаемый, конечно, сотрудничеством с собственно Ираном.

Увеличение Россией нефтяного экспорта. Оно и без того сейчас происходит сугубо по собственным соображениям. Но вполне может быть выдано за дружеский жест. При этом ясно, что в серьезном снижении нефтецен Москва не заинтересована и сознательно помогать этому не станет.

Формально говоря, напрашиваются и другие темы для торга — например, центральноазиатские. Но сразу вспоминаешь, что наша система, в отличие даже от раннебрежневской, не чувствует потребности в прорыве на международной арене. За вычетом, разумеется, ритуальных акций, поднимающих престиж вождя.

Поэтому торговаться вроде бы и есть о чем. А вот готовности сделать что-нибудь существенное — нет, или эта готовность мастерски укрыта от глаз публики. Если этот саммит приведет хотя бы к обмену заключенными между Россией и Украиной, я уже назову его успешным.

Сергей Шелин