Нашу экономику не испортят ни застой, ни санкции

Первый квартал этого года, официальные хозяйственные итоги которого только что опубликованы, стал последним этапом существования российской экономики в том виде, в каком она вышла из шторма 2014-го, с его крахом нефтяных цен, западными санкциями и самоэмбарго на ввоз продуктов.

Сейчас, когда занимается заря новой санкционно-изоляционистской эры, самое время бросить прощальный взгляд на то, что остается позади.

После нескольких лет спада и встрясок к 2017-му установилось какое-никакое равновесие, и в январе—марте 2018-го в общих чертах продолжалось то, что начальство окрестило «фазой уверенного роста». Проще говоря — застой, обогащенный медленным подъемом на отдельно взятых хозяйственных участках.

Если использовать индикаторы, освобожденные от сезонности, то после удачного на общем фоне января 2018-го российская экономика опять забуксовала в феврале и особенно в марте. Индекс производства в обрабатывающих отраслях в марте снизился, а в добывающих — вырос; объем работ в строительстве уменьшился, а индекс сельхозпроизводства не изменился.

Короче, все шло примерно так, как и было, но с двумя поправками.

Во-первых, продолжали расти реальные располагаемые доходы населения — в первом квартале 2018-го они были на 3% выше, чем годом раньше; и так называемые реальные заработные платы работников организаций (т.е. крупных и средних структур, охваченных официальной статистикой) — эти зарплаты стали якобы на 9,5% выше, чем в первом квартале предыдущего года. Власти очень хотят показать, хотя бы на бумаге, что пояса на подданных они больше не затягивают. Догадались, что народ устал.

И вторая новость — интеллектуально-духовная. Выполняя предписание вождя довести российские темпы роста до среднемировых, Максим Орешкин, шеф Минэкономразвития, придумал способ приблизиться к этой цели безо всяких добавочных усилий, чисто интеллектуальным путем.

И в самом деле, в 2017-м российский ВВП вырос только на 1,5%, т. е. в два с лишним раза меньше мирового. Однако все зависит от того, через какую оптику смотреть. А что если взять и подсчитать «темпы роста ВВП на человека в возрасте 15—64 лет»? Ведь в России число людей в работоспособном возрасте снижается. И, разделив общий рост ВВП на всех людей, принадлежащих к изобретенной Орешкиным категории, получим годовой рост уже 2,3%. Это хоть и ниже мировых показателей, но не так сильно. А дальнейшие логические манипуляции могут принести и еще какие-нибудь приварки. Как видите, задача догнать и перегнать мир не так уж фантастична. Другое дело, что мир с этой статистической акробатикой не согласится. Ну и пусть себе злобствует.

В любом случае, первый квартал 2018-го — это финал хоть и не особенно блестящей, но довольно очевидной экономической стабильности. Вопрос: какой будет стабильность теперь, да и возможна ли она вообще на фоне постоянно обновляемых санкций и все более глубокой изоляции?

Предположу, что стабильность, вопреки всем нынешним и будущим проискам противника, вполне возможна и даже вероятна. И не потому, что начальство заранее позаботилось об ограждении страны от внешних проблем. Просто оно вообще никакими долгосрочными стратегиями не руководствовалось. А там, где нет стратегии, недругам нечего ломать. Это как бездорожье: оборонительных систем не заменяет, но завоеватель далеко не пойдет.

Если бы российское государство по китайскому примеру послало в Америку и Европу миллион студентов за свой счет, то угрозы разорвать контракты и выслать их обратно, имели бы вес. А так и грозить нечем.

Если бы Россия, как страны Восточной Азии, участвовала в международных цепочках добавленной стоимости, то перспектива разрыва хотя бы части из них могла бы использоваться как мощный инструмент давления. Но участия в таких цепочках практически нет, поэтому и давить не на что.

Если бы в российском экспорте товаров и услуг была значительная доля высокотехнологичных изделий и современных услуг, то возможность наложения на них эмбарго выглядела бы угрожающей. Но, помимо оружия, у которого особые рынки и особые покупатели, несырьевой экспорт России — это металлы и зерно. Удар по металлам — это потеря предположительно $3-4 млрд экспортной выручки. Ничего критичного. А вот эмбарго на закупки российских нефти и газа, во-первых, маловероятно, а во-вторых — и это главное — может быть только весьма частичным и не отсечет основных покупателей. Один Китай охотно возьмет гораздо больше нефти, чем сейчас. По дешевке, разумеется, но бизнес есть бизнес.

Иными словами, практически все возможные американские санкционные мероприятия (которые европейцы к тому же наверняка постараются смягчить) способны нанести ущерб среднего, но явно не критического размера.

От более тяжких последствий нашу державу оберегают недостаток развития и примитивность связей с внешним миром, построенных не на сложном и многоуровневом взаимодействии, а немудреном обмене простых домашних продуктов на иностранные. Наносить удары по этому обмену можно, и даже чувствительные, но сокрушающими они не будут. Что уже доказал пример Ирана, который под многолетними санкциями, конечно, малость обеднел и подувял, но в основах своих не изменился.

Гораздо более важно другое: как повлияют на Россию и ее граждан мероприятия собственных властей, которые в ответном, так сказать, порядке запретят или закроют то, что пока терпели — от ввоза лекарств и до связей с мировым интернетом? Ведь сражение с Telegram можно толковать не только как попытку с негодными средствами, но и как первую фазу возведения Great Firewall китайского образца.

Опыт борьбы с европейской едой показал, что способность российских капитанов бизнеса завалить внутренний рынок массами суррогатов чрезвычайно велика. Тем более что вся наша гигантская контрольно-надзорная система оказалась идеально приспособленной к тому, чтобы разрешать к продаже любую отраву, лишь бы она была политически одобряема.

Поэтому заранее понятно, какими могут оказаться новые волны «импортозамещения». Скажем, у всех запрещенных к ввозу лекарств мгновенно найдутся фейковые «аналоги» домашней выделки. Как и у любых прочих продуктов и изделий, если на ввоз таковых наложат запрет. Уже состоявшееся воплощение множества болезненных фантазий подсказывает, что даже и глобальный разрыв интернет-коммуникаций не является чем-то невообразимым.

В СССР тоже ведь было все свое — от «советского шампанского» до цветного телевизора «Радуга». А рыночные механизмы, которые у нас продолжают работать, только ускорят появление всевозможных эрзац-изделий и избавят от дефицитов советского типа.

Даже очень глубокая степень изоляции не пошатнет основы российской экономики — настолько они просты и архаичны.

Главный вопрос заключается вовсе не в том, устоит ли хозяйство. Разумеется, устоит. Но устоят ли люди? Действительно ли народ согласится с моральной и интеллектуальной советизацией жизни? То, что его терпимость к материальным жертвам имеет границы, сейчас поняли даже верхи. А вот пределы его терпимости к изоляционизму только еще предстоит протестировать.

Сергей Шелин