Кирилл Серебренников и коллективный самооговор

Ну вот: Следственный комитет закончил расследование по делу «Седьмой студии», больше известному как «дело Кирилла Серебренникова». Начиналось все с хищения пары миллионов рублей на постановку спектакля «Сон в летнюю ночь» (который якобы не был поставлен, но который я видел собственными глазами), а заканчивается ущербом в 133 миллиона. Есть повод обсудить, что да как — и во что выльется. Без Серебренникова, разумеется. Его мыслей нам не узнать: он находится под домашним арестом.

Мне тоже хочется о деле Серебренникова поговорить, поскольку меня ужасает, что огромное число людей (порой весьма симпатичных) заранее готовы признать за Кириллом что-то такое, за что, может, и не следует сажать, но все-таки не бывает дыма без огня, и не бывает следствия на пустом месте… Как сказал Андрей Кончаловский в очень семейной традиции быть всегда на стороне силы, «эх, брат, как же тебя угораздило».

И не один Кончаловский готов сдавать Серебренникова, отступая на второй рубеж обороны, который, повторяю, выглядит так: срок давать, может, и не следует, но что-то он, видимо, нахимичил.

Первым эту мысль выразил (очень деликатно, одной интонацией) один бывший крупный начальник, большой театрал. Кирилл был еще на свободе, мы созванивались по своим делам, но, разумеется, разговор зашел о «Гоголь-центре», и начальник сказал, что нужно смотреть, отправят Серебренникова в тюрьму или под домашний арест. Потому что если в тюрьму, то дадут реальный срок, а если под домашний арест, то условный. Он говорил об этом как о деле абсолютно решенном. Я опешил именно от интонации, допускающей вину. И какое-то время постыдно был на стороне начальника, полагая, что он может нечто важное знать.

Затем, когда Серебренникова арестовали, я виделся с известным адвокатом. И он сказал, что срок Серебренникову будет. — Откуда вы взяли?! — Ну, потому что к рукам прилипало. — А что, точно известно? — Да ясно и так. Потому что из бюджета воруют все. В 100% случаев. Не бывает по-другому, не будьте наивным. Конечно, он брал! Он же ведь не дурак?..

А потом началось: слева, справа, отовсюду — мнения сочувствующих Серебренникову и оправдывающих его примерно по той же схеме. Да, может, что-то там было с наличными, но ведь без наличных театр не может обойтись… И вообще — сколько в Минобороны украли, но мы же помним, в каких условиях любовница министра под арестом сидела!

Стоп. Повторяю: отступление до этого рубежа — предательство самих себя.

Есть презумпция невиновности. И нет никаких публично доступных, подвергаемых критике доказательств вины. Поэтому для меня Серебренников невиновен совершенно. А арест его — отвратителен. И заседание суда, на котором решался вопрос об аресте и где Серебренников сидел за решеткой в клетке, как сидят в нашей стране все, кто угодил под этот каток, но чья вина еще не доказана, — оно отвратительно самим фактом наличия этой клетки, которая попирает достоинство человека. Даже на Нюрнбергском трибунале нацистские главари и приспешники сидели без клеток, потому что формально имели шанс быть оправданными (и некоторые, кстати, оправданы были).

Откуда берется этот коллективный полуоговор Серебренникова, мне понятно. Вас вызывали когда-нибудь на допрос? Меня — да. Я был студентом, мне пришла повестка к следователю. Я не спал две ночи. И когда пришел, то готов был покаяться в преступлениях. А меня вызвали как свидетеля: по общаге прокатилась серия краж — вот и все.

Мы начинаем приписывать Серебренникову вину, потому что мысленно ставим себя на его место. И это значит, что мы заведомо, априорно оправдываем такую правоохранительную систему, которая каждого из нас может бросить за решетку. Хотя, по идее, система должна охранять наши права.

Как я могу доверять сегодняшнему российскому правосудию, которое отправляет за решетку тех, кто угрозы обществу не представляет? И Монсеррат Кабалье, и Лучано Паваротти в свое время обвиняли в махинациях с деньгами, но не отправляли в тюрьму не потому, что великая сопрано и великий тенор должны быть исключением из правил, а потому, что нет пользы держать их в тюрьме. В интересах общества, чтобы они пели, а не сидели (хотя, кстати, оба были признаны виновными). Тот спектакль, который ставят сегодня в России Следственный комитет и одобряющий арест суд, — это не просто ломание жизни и работы Серебренникова, но и нарушение общественных интересов. И моих личных театральных интересов в том числе.

Априорный самооговор, заведомое допускание за Серебренниковым хоть какой-то вины (— А что вы, Дмитрий, будете говорить, если окажется, что Серебренников все-таки воровал? — Не знаю. Точно так же, как не знаю, что я буду говорить, если окажется, что вы растлевали соседского ребенка. Итак: вы растлевали?) — мерзко и отвратительно, потому что ослабляет личную защиту каждого из нас.

Государство всегда сильнее человека, и поэтому мы должны не доверять государству, требуя от него и прозрачности, и доказательств, и полного контроля над собой. По той же причине полиция, следствие и суд не просто не могут обладать презумпцией невиновности, но и должны во всех своих шагах подвергаться критике и контролю. А вот мы, отдельные люди, не должны свою презумпцию невиновности уступать никому и ни за что.

Серебренников невиновен — это единственное, что должен говорить в данную минуту любой человек, претендующий на звание приличного.

И то же самое должен говорить приличный человек в отношении любого другого, находящегося в положении Серебренникова. Даже если этот другой будет крайне несимпатичен. И не отступать от этого правила в том числе тогда, когда тех, кто сегодня сажает, самих начнут сажать.

Дмитрий Губин