Как нам быть с Навальным?

В последнее время у меня возникла проблема, как в старом советском анекдоте про мужика, тащившего домой с велосипедного завода разного рода детали: он пытался собрать из них велосипед, однако все время пулемет получался. Я с завода ничего не тащу, да и работаю в университете, но удивляюсь не меньше того страдальца: если по какой-то моей статье в Facebook завязывается дискуссия, то разговор неизменно сводится к Навальному. К анализу его взглядов и призывов, к характеристикам его сторонников, к тому, стоит его поддерживать или нет.

Такой «пулемет Навального» получается из-за того, что активность оппозиционера и возглавляемого им Фонда борьбы с коррупцией стала одной из самых актуальных тем после того, как исчезли надежды на модернизацию, импортозамещение, снятие санкций и переход Трампа на «сторону света». Нравится нам это или нет, но все большее число мыслящих людей связывает возможность перемен в будущем именно с Навальным (если вообще, конечно, о будущем думает и на что-то еще надеется, кроме эмиграции).

Суть дискуссии примерно такова. Одни говорят, что Навальный — единственный, кто сумел привлечь внимание миллионов, а значит только он может возглавить оппозицию. И я с таким мнением полностью согласен. Другие заявляют, что Навальный — популистский лидер, привлекающий внимание людей не своим стремлением демократизировать Россию, а «наездами» на власть и олигархов, что впоследствии чревато сохранением авторитаризма, хоть и с другим лицом. С этим мнением я абсолютно несогласен, но надо признать, что при отсутствии мыслящей демократической оппозиции мы не застрахованы от воспроизводства старого режима, даже если Навальный вдруг станет президентом.

Печальный исторический опыт показывает, что интеллигенция в таких историях часто оказывается лишь сторонним наблюдателем. Иногда восторженно принимающим позитивные перемены. А иногда с грустью замечающим, что события развиваются совсем в ином направлении, чем ей бы хотелось. В год столетия революции не надо даже искать примеров того, как наши предки переходили от иллюзий к разочарованию буквально за несколько месяцев. Если в феврале многим казалось, что мыслящие люди теперь будут определять судьбы России вместо коррумпированной консервативной бюрократии, то к октябрю иллюзий стало меньше, а по итогам гражданской войны они развеялись совсем. Лишь сменовеховцы надеялись на лучшее, да и то лишь постольку, поскольку считали большевиков благонамеренными автократами.

Скорее всего и сейчас наши дискуссии не окажут никакого влияния на будущее России. У Владимира Путина есть возможность еще долго находиться во главе страны (подробнее я написал об этом в книге «Просуществует ли путинская система до 2042 года?»). Но если вдруг массовый протест, организованный Навальным, окажется успешным и в обозримой перспективе трансформирует политическую систему, это произойдет благодаря его способности напрямую контактировать с миллионами граждан через интернет, а не благодаря поддержке узкой группы политизированных интеллектуалов.

Может ли в этой ситуации демократическая интеллигенция все же предпринять какие-то разумные шаги? Думается, может, но для этого придется поступиться некоторыми принципами и привычками, сложившимися в пореформенное время.

За годы, прошедшие с начала Перестройки, наше демократическое движение прошло два этапа. Первый — короткий и успешный. Второй — долгий и безуспешный.

На первом этапе, который открылся выборами народных депутатов СССР весной 1989 г., демократы довольно быстро сплотились для поддержки Бориса Ельцина, который в то время был отставным партократом, демонстрировал склонность к популизму и плохо понимал суть рыночной экономики. Несмотря на то, что Ельцин имел широкую поддержку населения и не сильно нуждался в интеллигенции для обретения власти, он все же стал прислушиваться к советам: сначала со стороны представителей межрегиональной депутатской группы, затем со стороны авторов программы «500 дней» и, наконец, со стороны гайдаровской команды, осуществившей рыночные преобразования.

Конечно, у Ельцина была своя свердловская клиентела, занявшая некоторые важные государственные посты. Безусловно, он временами испытывал склонность возносить своих охранников и тому подобную публику, которая была ему понятнее «яйцеголовых». Но все же нельзя не признать, что интеллигенция сыграла большую роль в ельцинскую эпоху. Чтобы разобраться в сути стоящих перед нами сегодня вопросов, надо оставить старые споры о том, правильно ли Гайдар организовал реформы, а Шахрай продавил Конституцию. Каковы бы ни были наши взгляды на этот счет, интеллигенция влияла на политику автократа Ельцина и делала его более демократичным, чем он мог бы быть под влиянием группы Коржакова-Барсукова-Сосковца. А уж в сравнении с Владимиром Владимировичем Борис Николаевич был просто демократом чистой воды, как выразился бы по этому поводу Герхард Шредер.

Переход ко второму этапу начался после прихода Ельцина к власти в связи с развертыванием реформ. Политизированная интеллигенция раскололась, и каждая ее малая часть стала претендовать на собственную роль в жизни страны. Особенно ярко это проявилось на парламентских выборах 1995 г., когда друг с другом соперничали несколько партий, состоявших из людей, которые еще вчера принадлежали к одному интеллектуальному кругу и в целом видели будущее России примерно одинаково. Эти партии констатировали наличие острых разногласий и, несмотря на призывы сочувствующей интеллигенции, отказывались объединять силы. Путин, собственно говоря, был ставленником одной из интеллектуальных политических группировок, полагавших, что в условиях раскола демократов не существует иного способа удержать страну от возвращения к власти коммунистов и тому подобной публики.

В конечном счете эта группировка не удержала Путина в сфере своего влияния, хотя некоторые из ее представителей (скажем, Борис Березовский) были какое-то время очень довольны собой. Тем не менее наш печальный политический опыт показывает, что если интеллектуалы хотят хоть немного развернуть Россию в сторону демократии, лучше пытаться сотрудничать с лидером-популистом, который так или иначе сумел обаять массы, чем твердо стоять на своих «единственно верных» идейных позициях, клеймить всех с ними несогласных и ждать светлого часа, когда народ прозреет. В первом случае есть некоторый шанс воздействовать на власть, во втором его нет вообще.

Навальный пока выглядит лидером, не слишком нуждающимся в поддержке «отцов русской демократии». Но если ему суждено приближаться к власти, то совокупность стоящих перед ним задач окажется намного сложнее. А чем сложнее задачи, тем больше обычно становится команда и тем разностороннее должен быть круг компетенций ее членов. Если команда сформируется скорее демократическая, чем популистская, то возрастут и шансы на то, что Навальный поведет Россию к многопартийности, разделению властей и независимости судов, а не к «антипутинской автократии» и новому переделу собственности.

Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге