Что за душой у Меланшона

Мы живем в любопытное время, когда большинство левых политиков уже практически невозможно отличить от правых. По достаточно простой причине — разница между ними почти совсем стерлась. Верность этого тезиса иллюстрируют результаты недавних теледебатов основных претендентов на пост президента Франции, в которых, согласно опросу, проведенному коммуникационным агентством Elabe, победу одержал «ультралевый» кандидат Жан-Люк Меланшон, считавшийся до того аутсайдером.

По данным Elabe, опросившего 1024 телезрителя, Меланшона поддержали 25% из них, в то время как один из основных претендентов на президентское кресло, бывший министр экономики и промышленности центрист Эммануэль Макрон получил 21%, правый радетель христианских семейных ценностей и сторонник дружбы с Россией Франсуа Фийон — 15%, а лидер крайне правого «Национального фронта» Марин Ле Пен, поддерживающая самые тесные отношения с Москвой, заручилась поддержкой лишь 11% опрошенных.

Конечно, любой мало-мальски грамотный социолог скажет, что подобные опросы нельзя считать репрезентативными, поскольку они отражают предпочтения лишь аудитории того или иного СМИ, а не всех категорий избирателей. Тем не менее, расклад симпатий во Франции вполне показателен.

На самом деле Меланшон, позиционируемый в качестве левого радикала, не так радикален, как это многим кажется. Что иллюстрируется хотя бы тем фактом, что два года (с 2000 по 2002) он был членом французского правительства, где занимал пост министра профессионального образования. К тому же он дважды избирался членом французского Сената. Другими словами, перед нами вполне себе системный политик. Однако важней не столько то, что он не так радикален, как об этом говорят, сколько то, что он и не очень-то левый. Да и вообще, по сути своей, не левый.

Начнем с того, что внешнеполитическая программа Меланшона как будто списана с программы Ле Пен: выход Франции из Евросоюза и НАТО, отказ от евро, США — это враг. Взгляды на российско-украинский конфликт у «крайне левого» Меланшона и крайне правой Ле Пен также очень близки. Оба уверены, что в 2014 году в Украине произошел переворот, а Россию на присоединение Крыма «спровоцировали» все те же коварные США.

Главное, наверное, то, что и Ле Пен, и Меланшон в своих программных тезисах выступают как националисты, для которых национальное государство — едва ли не высшая ценность. И именно поэтому они оба за выход из ЕС.

То, что это является программой крайне правой Ле Пен, — понятно и логично. Но то, почему такую же программу выдвигает «радикально левый» Меланшон, который, как демократический социалист, по идее, должен быть интернационалистом и выступать, по словам Маяковского, за мир «без Россий и без Латвий», за «единое человеческое общежитие», это отдельный большой вопрос.

Впрочем, пункты программ, посвященных социальной политике, у этих двух политиков также достаточно схожи. Например, и Меланшон, и Ле Пен выступают за снижение пенсионного возраста во Франции до 60 лет, за увеличение числа рабочих мест и так далее. Но в этом-то как раз нет ничего социалистического. В конце концов, Национал-социалистическая рабочая партия Адольфа Гитлера шла на выборы 1932-33 годов тоже с весьма социально ориентированной программой.

Конечно, между Ле Пен и Меланшоном есть и отличия. Куда же без них? В частности, как и положено всем европейским левым, Меланшон — экологист и сторонник легализации марихуаны. Однако в принципиальных вопросах международной политики эти политики достаточно едины. Национальное государство и национальные границы — гвоздь их программы.

То, что крайне левые и крайне правые повсеместно сходятся в этом пункте, совсем не случайно. Для правых сильное национальное государство было главной ценностью всегда. Однако левые в СССР и на постсоветском пространстве и левые на Западе пришли к этому различными путями.

Началось все с весьма спорной идеи о возможности построения социализма в одной отдельно взятой стране. Лидер левых российских социал-демократов (большевиков) Владимир Ленин достаточно долго не верил, что это возможно. Согласно его концепции, строительство социализма могло лишь начаться в одной или нескольких странах, но в целом социализм он рассматривал как общемировую систему. Даже после Октябрьской революции 1917 года, которую он сам называл «октябрьским переворотом», Ленин довольно долго возлагал надежды (и небезосновательные, учитывая революцию 1918 года в Германии и развал Австро-Венгрии) на пролетарское восстание в Европе. Однако вне зависимости от его надежд, в России (а затем и в СССР) стал складываться замкнутый в границах одной страны национальный социализм.

Советская патриотическая идеология, которую и в СССР, и в мире по традиции продолжали именовать «коммунизмом», постепенно начала вытеснять интернационализм, постфактум становясь идеологическим оформлением уже сложившейся экономической и политической системы.

На Западе социалисты стали заигрывать с национальным государством еще раньше, во времена Первой мировой войны. Тогда большинство социалистических партий в парламентах крупнейших европейских стран проголосовали за военные кредиты и поддержку своих собственных империалистических правительств. Таким образом классовый подход был отброшен во имя подхода национального.

Причем характерно, что большинство левых партий и организаций, осуждая сталинизм и все его проявления в Советском Союзе, вписываясь в политическую систему своих стран, то есть принимая участие в выборах, заседая в парламентах, тоже по факту становились национальными социалистами. Это было неизбежно, потому что этому способствовало и способствует законодательство этих стран и их политическая система. Что понятно: большинство французских, немецких, или английских пролетариев, как физического, так и умственного труда, волнуют не внешние, а внутренние, социально-экономические проблемы.

«Национализации» левых на Западе способствует и их давний отказ от классового подхода к событиям и явлениям. Тот же Меланшон говорит о России и ее нынешнем лидере следующее: «Я считаю Россию партнером, но при этом я абсолютно не согласен с политической линией Путина, так как я — не либерал, не неокапиталист». Это довольно забавное утверждение, демонстрирующее, какую позу приняли современные западные левые из-за своего желания усидеть на двух стульях одновременно.

Что значит: «Я не согласен с Путиным и его политикой, но считаю Россию партнером»? Хочется спросить: а какую Россию тогда поддерживает господин Меланшон, если никакой другой, кроме путинской, сегодня, как и в последние 17 лет, нет, и в обозримом будущем не предвидится?

Двойственность сознания таких западных левых видна и на другом примере. Одним из центральных пунктов программы Меланшона является обещание учредить Шестую республику посредством превращения Франции из «президентской монархии», каковой он считает нынешнюю Пятую республику, в парламентскую демократию. Собственно, в этом нет ничего специфически социалистического, хотя парламентская республика, безусловно, куда более демократична, чем сверхпрезидентская, существующая сегодня и во Франции, и в России.

Причем очевидно, что сравнение этих двух президентских республик явно не в пользу нынешней РФ. В той же Франции власть главы государства, обладающего очень большими полномочиями, все же ограничена не менее сильным парламентом, а премьер-министр выступает достаточно самостоятельной фигурой, поскольку правительство формируется по итогам парламентских выборов. В России реальное правительство это — президент и его администрация, и этим все сказано. При этом политические симпатии Меланшона на стороне России, а не Украины, где парламент играет куда более существенную роль.

Так что, по сути дела, Меланшон — это один из многочисленных и характерных образчиков большинства левых как на Западе, так и на постсоветском пространстве, давно являющихся таковыми лишь по названию.

Александр Желенин