А существует ли Россия?

«А существует ли Индия?» — задался как-то странным вопросом социолог Иммануил Валлерстайн. Вряд ли дело было в том, что, проснувшись поутру, он глянул на карту и не нашел там большого полуострова, врезающегося в океан на самом юге Евразии. Просто Валлерстайн подумал, что сложись в колониальное время судьба расположенных там мелких государств несколько иначе, мы нынче не употребляли бы слова «Индия», не говорили бы о великой индийской культуре, индийском менталитете, индийских государственных деятелях, политике и экономике. Возможно, речь шла бы о хиндустанских и дравидийских феноменах.

А что было бы у нас, не сложись в свое время огромная российская империя на просторах от Кореи до Скандинавии? Представим, например, что Иван III в свое время не сумел завоевать вольный город Новгород и присоединить к своему Московскому государству.

Это сегодня кажется, что Новгород — всего лишь один из множества провинциальных российских городков, которые ничего не значат в сравнении с московской силушкой.

Но в XV веке Новгород был государством, сопоставимым по мощи с Московией. И простирал свою власть на весь русский Север, разделенный нынче между различными областными центрами. А самое главное — огромные новгородские территории сильно способствовали появлению помещичьего хозяйствования и, соответственно, помещичьего войска, т. е. армии, воюющей потому, что царь предоставил ей возможность кормиться с земли. Ведь никаким иным способом не удалось бы сформировать большое войско, способное решать такие масштабные задачи, как противостояние с татарами, а впоследствии — с Ливонией, Литвой, Польшей и Швецией. На содержание наемников по образцу государств Западной Европы у московских государей просто не хватило бы денег.

Соответственно, если бы государи не справились с Новгородом и не репрессировали новгородских бояр, им трудно было бы найти достаточный земельный фонд для наделения помещиков. А без сильного поместного войска им вряд ли удалось бы справиться с Казанью и Астраханью. Вряд ли удалось бы укрепить южные рубежи. А без укрепления нельзя было бы наделять помещиков землями на юге — в черноземной зоне. И тогда маленькая нищая Московия не имела бы никаких шансов превратиться в громадную империю. Она так и осталась бы затерянной в своих лесах да болотах, где сформировал ее Иван Калита. Спряталась бы там от набегов, но сама сидела бы тихо и носа не высовывала.

Я не хочу сказать, что набросал сейчас реалистичный сценарий альтернативной истории. Хороший специалист по XV веку мигом найдет в нем ряд слабостей. Да я и сам найду. Но можно взять еще десяток переломных для России эпох, когда развитие по имперскому пути не было жестко предопределено. И, думается, вряд ли сыщется квалифицированный историк, который скажет, что ни в одном случае не имелось для нас никакой альтернативы. Сегодняшняя Россия есть итог долгого исторического пути, на котором страну ждало множество случайностей и таких поворотов, которые не были предопределены ни во времена Владимира Святого, ни во времена инока Филофея, напророчившего нам быть Третьим Римом. Не предопределены были нам такие черты, кажущиеся чисто русскими, как имперское доминирование, православие, экономическая отсталость.

Вернемся к нашему примеру. Останься Московия небольшим государством, затерянным в лесах, никакого имперского синдрома у московитов не возникло бы — как и у купцов-новгородцев. Татары переживали бы еще долго былые времена величия Золотой Орды, но, не имея возможности их возродить, тоже забыли бы про империю. Хотя, возможно, частью огромной польской державы стали бы земли нынешних Украины и Белоруссии. Соответственно, имперский синдром мог бы сформироваться там, а не у нас.

Теперь о православии. Крестил нас Владимир Святой задолго до XV века — спору нет. Но есть исторические тонкости. На западных рубежах Киевской Руси в отсутствие мощной московской державы сильнее было бы влияние католичества. И неизвестно, удалось бы в этом случае уцелеть православной вере на украинских и белорусских землях. А Новгород, отбившись в XV веке от Ивана III, мог бы попасть под влияние Швеции во второй половине XVII столетия — в эпоху ее уникального господства на Балтике. И лютеранство стало бы распространяться не только среди «финских финнов», но и среди ингерманландских, захватывая также вестернизирующихся славянских купцов, желающих, чтобы в богатой торговой Европе их принимали бы за своих. И тогда милоновцы бегали бы по Новгороду в футболках с портретами шведского реформатора Олафа Петри, крича во весь голос «Лютеранство или смерть!»

Волга осталась бы преимущественно исламской. Северный Кавказ — тоже. А про Сибирь я даже не хочу строить догадки. Без казаков-конкистадоров она была бы совершенно иной. Что, кстати, сняло бы проблему ресурсного проклятия с Московии, поскольку никаких ресурсов в ней не оказалось бы. А Новгород поразило бы пушное проклятие, поскольку белки заменили бы нефть.

Понятно, что не было бы у русских никакого антисемитизма по причине полного отсутствия семитов. А на украинских и белорусских территориях, в Литве и в Польше эта проблема явно бы сохранилась. И ныне великий князь московский всей душой поддерживал бы призывы Брюсселя к толерантности, критикуя польско-литовских ксенофобов и прося за свою цивилизованность льготный кредит в европейской валюте для стабилизации тощих государственных финансов.

Новгород вошел бы в Евросоюз. Не потому, что крутой (он в Средние века был всего лишь торговой окраиной Балтики), а потому, что выделялся бы на фоне остальных русских земель в лучшую сторону. Примерно как Словения сегодня выделяется на фоне других южнославянских государств, поскольку больше контактировала с Западом и перенимала его хозяйственную культуру.

Сочинять альтернативную историю можно долго и, пожалуй, на пенсии интересно было бы написать про это пару романов. Но если серьезно, суть данных размышлений в следующем: то, что сегодня нам представляется национальной культурой и верой, укорененной в сердцах миллионов, является лишь продуктом определенного исторического развития. Поверни мы в другую сторону, все было бы иначе. Такой вывод не означает, конечно, что к народным корням можно относиться пренебрежительно. Откуда бы они ни росли, это наши корни, которые нас сегодня формируют. И часто на иррациональном уровне восприятия мы тоскуем по ним, даже если рационально склоняемся к вестернизации.

Но жизнь и сейчас постоянно нас меняет. И даже самая уважаемая культура является объектом постоянной трансформации. Воинственные народы превращаются в работящие, как, например, шведы. Имперские центры — в маленькие уютные уголки цивилизации, как, например, Вена. Покоренные этносы, даже освободившись, строят национальную культуру на языке завоевателя, как, например, ирландцы.

Великая вещь — национальная культура. Но жизнь выше культуры. А человек выше нации. Понявший это достигает успеха. А не понявший всю жизнь борется с призраками прошлого и неизменно проигрывает.

Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге

1 марта в 19:00 Дмитрий Травин представит в Москве в Сахаровском центре (ул. Земляной вал, дом 57, стр. 6) второе издание книги «Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара» (авторы Д. Травин, О. Маргания) и выступит с лекцией «Реформы XVI—XX веков в лицах».