Гибридные режимы и спор на повышенных тонах

Кажется, мне удалось взять хорошее интервью у политолога Екатерины Шульман. За несколько дней его прочитали около ста тысяч человек только на «Росбалте». Позицию Шульман обсуждают, с ней спорят на «Эхе», «Медузе», «Свободе», «Кольте» — не говоря о Фейсбуке. Очень много известных людей включились в дискуссию.

Спорят жарко. Шульман, напомню, утверждает, что Россия — одна из многих стран, где сложились так называемые гибридные режимы, сменившие прежние автократии. Это политические устройства, в которых существуют несколько партий и проводятся формально свободные выборы, однако почти все демократические институты — имитационные. Этакие «потемкинские» демократии, прикрывающие авторитарное правление, которое, однако, тоже «потемкинское». Репрессии в таких режимах также по большей части имитационные: не чтобы физически уничтожить противника, а чтобы нагнать страха в ряды.

Эти режимы живут по законам, отличным и от демократий, и от диктатур. Путин, например, никакой не Сталин. Массовых репрессий он устраивать не будет и даже железный занавес не опустит: «гибридам» как раз выгодно, чтобы несогласные уезжали. А еще «гибриды» претерпевают кризисы и трансформации, причем по сходным законам. И с точки зрения этих законов в среднесрочной перспективе шансы России на демократизацию велики (хотя сейчас гайки только закручиваются).

После публикации многие возмущенно заявили, что Шульман играет на руку режиму — пририсовывает антигуманной автократии человеческое лицо: получается, в российской власти нет ничего страшного, раз такая же сегодня в большинстве стран. А многие сказали, что теория гибридных режимов — это вообще туфта. Нет, мол, никаких «гибридов», а есть мерзкий антидемократический строй.

Спровоцированная дискуссия — отличный итог интервью. Участие в обсуждении не входит в задачи интервьюера, однако я это правило нарушу.

Дело в том, что я читаю лекции по современным социальным теориям, объясняющим мировые трансформации (от теории цивилизационных волн Элвина Тоффлера до теории мемов Ричарда Докинза). И, честно говоря, я брал интервью у Шульман, чтобы подготовиться к очередной лекции — как раз о теории гибридных режимов, обратить внимание на которые мне посоветовал года два назад Сергей Гуриев, который вел исследовательскую работу в парижской школе Science Po. Так что свои пять копеек в общую копилку я имею право кинуть.

Первое замечание — техническое, касающееся тона спора. Все люди допускают неточности. Я всегда благодарен, когда мне указывают на ошибки, — уверен, что Шульман тоже. Но проблема в том, что сегодня в России на ошибки почти всегда указывают издевательски, пытаясь унизить, оскорбить, задеть. Так произошло и с техническими ошибками Шульман (а они, похоже, были). Я сам долго прибегал к этому тону — «Какой ты ученый, если элементарного не знаешь! Учи матчасть!», — пока не прочитал подробное описание знаменитого Стэнфордского эксперимента Филиппа Зимбардо («тюремщики и заключенные»). Меня поразило, что «заключенные» в своем кругу не защищали и не помогали друг другу, а унижали и оскорбляли точно так же, как это делали с ними охранники. Так вот: если мы в одной лодке (которой многое мешает плыть), не надо бить друг друга веслами по голове. Потом будет стыдно.

Второе замечание — академическое. Нельзя называть теорию гибридных режимов «чушью» на том основании, что есть и другие разумные теории. Понятие единственной истины исчезло в эпоху, когда стало ясно, что свет — это и волна, и поток квантов. То есть что одно и то же явление можно описать по-разному в рамках нескольких подходов, срезов, фильтров — и каждый может быть верен.

Историю мира за последние 150 лет, например, можно описать как смену представлений о легитимности власти. Тогда окажется, что крах фашистских режимов объясним переходом от «героического» типа легитимации («Сталин — гений!») к процедурному («Путин победил на выборах»). А можно описать как историю нефтедобычи: почитайте «Добычу» Дэниела Ергина. В рамках этой концепции окажется, что Гитлер был обречен проиграть войну по экономическим причинам: ведь своей нефти в Рейхе не было и топливо производили из угля дико дорогим методом гидрогенизации. А можно — как историю смены аграрной и индустриальных волн, и тогда выяснится, что Сталин и Гитлер двигали свои страны вперед, по направлению волны. В отличие от Мао, который воздвиг плотину и заморозил Китай в статусе отсталой сельской державы. И кричать тут, что Сталин, Гитлер и Мао были кровавыми убийцами, бессмысленно — хотя они действительно были убийцами, но это уже другой срез. И, по-моему, множественность срезов не замутняет, а проясняет картину мира.

Третий важный момент — методологический. Впрочем, и идеологический тоже. Меня искренне потрясает, что Шульман ставят в вину то, что теория гибридных режимов играет-де на руку власти. Ученого ни при каких обстоятельствах не должен занимать этот аспект. Его должно занимать, противоречива или непротиворечива его теория по сути, обладает ли она объясняющей и предсказательной силой, соответствует ли принципу фальсифицируемости, т. е. проверки на истинность.

Мне, например, ужасно не нравится то, что происходит последние 16 лет в России. Но я вижу, что ситуация сильно отличается от брежневской, не говоря уж про сталинскую. Несмотря на резкое ограничение свободы слова, я, в частности, могу этот текст публиковать, а вы — читать безо всяких административных последствий. Теория автократий это исключает, а вот в рамках гибридных режимов это не без изящества объяснимо. Как объяснимо и многое другое. Скажем, почему те люди, которые при Брежневе яростно душили церковь, сегодня бьют лбами в церковные полы до трещин. Причем уже не во лбах, а в полах.

Четвертый момент относится к моим личным наблюдениям — однако существенным. Я вижу, что и яростным критикам Путина, и яростным критикам Шульман приятнее видеть Россию пусть страшной, несносной (это верно: утечка мозгов возрастает), однако исключительной страной, с особым путем. Мысль о том, что Россия не более уникальна, чем Казахстан, Руанда или Турция (а теория гибридных режимов эти страны объединяет), для них невыносима. Патриоту утверждение, что Россия и Путин — суть главное мировое зло, слышать все равно приятнее, чем утверждение, что Россия по своему политическому устройству — родная сестра Азербайджана или Туниса. Но куда рациональнее смотреть на себя как на часть мира — тогда понятнее внутренние процессы. Если, конечно, мы хотим понимать, куда плывем и как скоро растаем. Так вот — мы не единственная льдина и в ледостав, и в ледоход.

И последнее. Почти все, кто не согласен с изложением теории гибридных режимов, спорят исключительно с Шульман, как будто она была ее автором, — хотя она всего лишь исследователь, пусть и самый заметный сегодня в России. То есть спорят именно с человеком, а не с концепцией, причем гневно и до хрипоты. Объяснение этому самое простое. У нас мало специалистов по гибридным режимам, на русском языке по этой теме нет ни одной книги. Поэтому теория гибридных режимов не известна ни в изложении Стивена Левицки и Люкана Вэя, ни Беатрис Магалони, ни Джениффер Ганди, ни Ивана Крастева и Стивена Холмса, ни Дэвида Трейзмана. Их книги не запрещены и легко доступны, abstracts (главные тезисы) из них абсолютно бесплатны, но у нас, к сожалению, языками мало кто владеет. Но в этом режим обвинять сложно — только себя.

Дмитрий Губин