Год незаданных вопросов

Понимаю, что нормальных способов потребовать чего-то от нашего руководства просто не осталось. Не через Думу же и не путем же митингов и шествий, проведенных по регламенту и под бдительным присмотром властей.

Но намекнуть о своей озабоченности или хотя бы о любопытстве по поводу чего-нибудь общественно значимого кое-какие возможности остались. И ими пользуются, если хотят. Скажем, из подписантов петиции, требующих отобрать гражданство у некоей светской дамы за идиотскую сетевую реплику, можно составить полнокровную общевойсковую армию.

Но при этом нет признаков даже слабого общественного интереса к вещам действительно важным. В этом смысле финиширующий 2016-й оказался просто выдающимся по глубине общественного молчания.

Вот несколько вопросов, задать которые высшему начальству было бы совершенно естественно.

1. Почему не свернута сирийская операция?

Девять с половиной месяцев назад Владимир Путин сказал срочно вызванным к нему Сергею Шойгу и Сергею Лаврову: «Считаю, что задача, поставленная перед Министерством обороны, в целом выполнена, поэтому приказываю с завтрашнего дня начать вывод основной части нашей воинской группировки из Сирийской Арабской Республики».

Не думаю, что это была военная хитрость. Вождь, вероятно, и в самом деле считал тогда, что режим Асада спасен и можно возвращаться домой. Провластные и полупровластные аналитики захлебывались в похвалах мудрому выбору момента, столь удобного, чтобы уйти. Проведенные тут же опросы зафиксировали полную поддержку мероприятия народом, притом явно более глубокую и искреннюю, чем предшествующие покорные одобрения войны.

А сегодня видим, что втянутость России в сирийскую трясину глубже, чем когда-либо. Решение об отмене сворачивания операции и начале нового ее разворачивания было принято без каких-либо публичных объяснений. Но ведь публика даже и не намекает, что хочет их услышать. Так же, как не спрашивает и о жертвах. У нас не принято сокрушаться по поводу потерь противника. Но ведь и о своих потерях вопросов почти никто не задает.

Сколько жизней россиян унесла сирийская война? Официально — несколько десятков. Если прибавить потери «ЧВК Вагнер», не подтверждаемые, но и не опровергаемые, то значительно больше. И еще — 224 человека в самолете с туристами, взорванном джихадистами над Синаем через месяц после начала сирийской операции. И еще — почти 100 человек в Ту-154. Независимо от причин аварии, он летел в Сирию. Не будь войны, не было бы и этого полета. Как не было бы, скорее всего, и теракта против российского посла в Анкаре.

Не слишком ли много жертв в войне, цели и ожидаемые масштабы которой даже не обозначены понятным образом? Собственное мнение на этот счет я высказал еще осенью 2015-го: «Судьба Башара Асада не стоит жизни даже одного россиянина». А что думает большинство сограждан, так и не знаю. Оно добровольно безмолвствует.

2. Растут или уменьшаются военные расходы?

Вопрос, чрезвычайно популярный в тех странах, где военные траты очень велики и поэтому отражаются на жизни всех. Но только не у нас. У нас даже интересоваться этим не принято. Дело-то государево, даже и любопытствовать как-то неловко.

Казалось, что расходы по статье «национальная оборона», стремительно росшие с 2011-го, вышли на максимум в 2015-м (3,18 трлн руб). Вроде бы предел возможного был достигнут. На 2016-й планировали потратить чуть меньше — 3,15 трлн руб. И вдруг этой осенью новому составу Думы предписывают увеличить военный бюджет-2016 аж на 23% (еще на 740 млрд руб).

Ясно, что с нашего парламента спросу нет. Не вдаюсь и в теоретическую базу, которая под эту акцию была подведена (желание упреждающим порядком оплатить из казны кредиты, которые набрал ВПК и в предстоящие годы предположительно возвращать не сможет или не захочет).

Интересна сама ситуация. Крутой, внезапно свалившийся на головы всплеск военных трат на фоне снижающегося жизненного уровня — и ледяное безразличие к этому факту широких масс. Опять же, навеянное не страхом, а просто нежеланием совать нос «не в свое дело».

На 2017-й — 2019-й годы уменьшение военных расходов запланировано вновь, притом довольно крупное. Дума и это утвердила. Но что помешает в любой момент взять и снова все переиграть? Ведь публика заранее согласна.

3. Мир или война с Украиной?

Новость дня: Дорогомиловский суд в Москве объявил украинскую революцию 2014 года государственным переворотом. Отметая сомнения скептиков, суд сообщает, что его вердикт «подлежит признанию и должен уважаться всем мировым сообществом в силу особых межличностных и семейных связей между украинским и российским народами, составляющими единую историко-культурную общность».

Легче всего сказать, что по той же «межличностной и семейной» логике любое решение любого украинского суда, касающееся внутрироссийских дел, тоже должно признаваться и уважаться «всем мировым сообществом». Гораздо труднее понять: зачем все это?

Вроде бы и проект «Новороссия» остался позади, и Минские соглашения никто не отменял, но вот опять. Болезненного телеинтереса к украинским делам у публики давно нет. Экстаз по поводу становления и расцвета ДНР-ЛНР тоже прошел и даже успел забыться.

Но снизу вовсе не осаждают начальство вопросами — а не пора ли прекратить кровопролитие в Донбассе и установить какой—никакой мир с Украиной? Не как с мнимым членом семьи, а просто как с соседом? 2016 год так и заканчивается без заметных признаков общественной потребности в такой очевидной вещи.

Разумеется, это далеко не все из вопросов, не задававшихся в 2016-м. Их гораздо больше. И уже можно, пожалуй, предугадать, о чем не спросят начальство в следующем, 2017-м году.

Вероятно, публика благовоспитанно промолчит, когда речь пойдет об очередной перетряске налоговой системы. Не совсем исключу даже, что постесняется встревать в верхушечный спор о сроках и масштабах увеличения возраста выхода на пенсию.

Добавлю одно. Эпохи незаданных вопросов не длятся бесконечно и имеют обыкновение заканчиваться в самый неожиданный момент.

Сергей Шелин