Путиномика гонится за подпольной Россией

Празднование тридцатой годовщины закона «Об индивидуальной трудовой деятельности» (принят Верховным Советом СССР 19 ноября 1986-го) проходит без малейшей помпы. Хотя если нужна дата реставрации капитализма в нашей стране — то вот она. Легализация предпринимательства началась именно с этого закона.

Не исключу, однако, что Владимир Путин все-таки решил по-своему отметить тридцатилетие нового русского капитализма принятием поправок к ст. 299 УК РФ, вводящих для силовиков прямо-таки драконовские кары — другого слова тут не подберу — за уголовное преследование бизнесменов «в целях воспрепятствования предпринимательской деятельности либо из корыстной или иной личной заинтересованности и повлекшее прекращение предпринимательской деятельности либо причинение крупного ущерба».

Законопроект стремительно движется к принятию. Не знаю, ликуют ли в предвкушении президентского подарка коммерсанты, с ужасом взирающие на все, что происходит сейчас. Однако лица, склонные к злословию, обязательно спросят, был ли хоть один охранитель, разрушивший бизнес, осужден по прежней версии ст. 299, весьма суровой даже и безо всяких поправок.

Но злословие — верный признак плохого человека. Поэтому подождем с вопросами и вернемся на минуту к нашему капиталистическому юбилею.

В Советском Союзе существовал мощный подпольный частный сектор — от нелегальных производителей товаров («цеховиков»), полулегальных строителей («шабашников») и до специалистов, которые тайком оказывали медицинские и образовательные услуги. На заре Перестройки верили, что все эти люди — готовый класс честных капиталистов, который сразу же займется обновлением и подъемом экономики, стоит только узаконить его существование.

Получилось иначе. Бывший тайный бизнес, со своими неприглядными криминальными нравами, а также и с вполне обоснованным недоверием к государственной машине, сделал деловую атмосферу 90-х совершенно незабываемой. А первые отряды рванувшихся в предпринимательство после того, как его дозволили, тоже не походили на западных братьев по классу. «Красные директора», наоткрывав подставные кооперативы, грабили с их помощью свои предприятия ничуть не менее беспощадно, чем сейчас это делают силовики с чужими.

Вспоминаю об этих ярких временах не из ностальгии, а потому, что круг замкнулся, и сегодня многое из ранее пройденного повторяется. В конце девяностых и особенно в начале нулевых наш капитализм изжил часть своих извращений и вроде бы налаживался. Совсем уж неадекватные отсеялись. Спрос на законность и порядок вырос. Но ненадолго.

Сооружение того, что называют путиномикой, привело сначала к возвращению под крыло государства (а фактически — государевых магнатов) почти всех крупных предприятий, ставших было частными, а потом, в годы застоя и спада, — к уходу в тень большей части среднего и мелкого предпринимательства. Уходу не обязательно полному. Просто эти предприятия и предприниматели стараются выглядеть в глазах казенных учетно-контрольных органов совсем не такими, какие они есть на самом деле.

Российская экономика середины десятых годов похожа на позднесоветскую. Поэтому и логика сегодняшнего кризиса сходна с тогдашней, хоть и не во всем ее повторяет.

В позднем СССР еще не было, а в сегодняшней России почти уже не осталось бизнеса нормального типа, работающего на конкурентном рынке и не живущего в симбиозе с госмашиной. Есть монополии, формально казенные, а де-факто подконтрольные доверенным лицам из ближнего круга, в погонах и без. Есть бюджетно-пенсионерский сектор, понемногу ощипываемый и все больше страдающий от бескормицы. И есть сектор теневой, ускользающий от госучета, живущий по понятиям и платящий дань местным служилым людям.

Жестких границ между этими секторами нет. Бюджетник или пенсионер сплошь и рядом подрабатывают неформальным порядком. Предприятие может иметь надводную часть, с которой платятся налоги и поборы, и часть подводную, главную для себя, о которой никому не докладывает.

Но важнейшая особенность сегодняшнего российского — не только предпринимателя, но и всякого вовлеченного в экономику человека — крайнее и совершенно обоснованное недоверие к государственной машине. От нее ждут только плохого и стараются держаться как можно дальше. В любых ее затеях, как бы они ни назывались, видят одно — желание что-то отнять у подданных.

Впечатлительный человек назвал бы это катастрофой доверия. Ну, а мы, люди уравновешенные, ограничимся словом «утрата». Причем во всех сферах.

Пенсионная система, построенная в начале нулевых, была удачной или не очень, но давала человеку ясное представление, какую пенсию он будет получать, если не станет уклоняться от уплаты взносов в Пенсионный фонд. Сегодняшние пенсионные порядки специально придуманы, чтобы снять с властей любые обязательства. Сколько захотят, столько и будут платить. А расхотят, так и вообще перестанут. Стимул платить им взносы, естественно, ослабел, если не отпал совсем.

Похожим порядком «оптимизация» медицины и образования снимает с повестки вопрос о том, какие обязательства государство будет нести перед гражданином. Особенно если гражданин живет не в столице и не в мегаполисе.

Такая же утрата доверия к госмашине руководит и поведением предпринимателей. Любая легальность — лишь повод попасть под удар охранителей. Честная отчетность влечет ограбление налоговыми и контрольными службами. Не говоря о том, что выплаченные налоги идут куда и кому угодно, только не на улучшение окружающей действительности.

Эта массовая утрата доверия к государству заранее ставит под вопрос любые планы модернизации нашей экономической системы, даже и самые благородные. К просвещенным новациям, если допустить, что власть к ним обратится, — налоговым, регулятивным и любым прочим — будут относиться так же, как к упомянутому закону о защите бизнесменов от силовиков. Люди видят перед собой все ту же государственную машину, знают, чего от нее ждать, и не поверят никаким словам, от нее исходящим.

С согласия Путина, несколько групп знающих и прогрессивных людей (самая известная — во главе с Кудриным) составляют сейчас модернизаторские программы, предлагая их запустить если не прямо сейчас, то после президентской кампании. Но кому адресованы эти программы?

В просвещенную эпоху Луи-Филиппа, «короля-гражданина», тогдашние политологи мысленно делили Францию на две части — «пэи легаль» (pays légal), «законную страну», состоящую из полноправных людей, и «пэи реаль» (pays real) «реальную страну», вбиравшую всех прочих подданных.

Эту по-французски элегантную схему мы вполне можем использовать и у нас дома, хотя саму разделительную линию проведем иначе. Наша «пэи легаль» — это те, кто зарегистрирован начальством, чья деятельность находится под присмотром казенных учетно-контрольных органов. А «пэи реаль» — те, кто от них укрываются.

Любые руководящие мероприятия, даже и облеченные в форму передовых экономических преобразований, могут быть адресованы только нашей «пэи легаль». А «пэи реаль» будет жить как жила или сопротивляться.

Какая из этих двух «стран» больше и важнее? Этот вопрос в тысячу раз интереснее и ближе к жизни, чем нелепые «рейтинги доверия» Путину, Медведеву и «Единой России», с нудной неутомимостью замеряемые опросными службами.

Точных цифр нет и быть не может. По грубым оценкам, примерно 72—75 млн россиян где-то работают и имеют заработки. Взносы в Пенсионный фонд платятся за 58 млн человек. То есть минимум 15 млн сограждан (больше 20% рабочей силы) трудятся полностью вне государственного учета. По приблизительным, опять же, прикидкам, еще столько же наших людей имеет в теневом секторе доходы, не меньшие или большие, чем в легальном.

Сложим тех и других и обнаружим, что население нашей «пэи реаль» лишь слегка уступает числу обитателей «пэи легаль». А может быть, уже и не уступает. Ведь направление вектора очевидно.

В последние месяцы это явление стало вдруг принято замечать. Представления о «гаражной экономике» (многие из неофициальных производств работают в гаражах), развиваемые Симоном Кордонским, главой экспертного совета Фонда поддержки социальных исследований «Хамовники», и сотрудничающими с этим фондом исследователями его школы, стремительно вошли в моду. В ноябре журналистскую премию «Редколлегия» получил сенсационный репортаж «Россия уходит в подполье: пять дней в гаражах Тольятти. Хроники бегства граждан от государства».

Чрезвычайно живое изображение параллельной экономики, «убежавшей от государства», которая кормит в Тольятти десятки тысяч семей и живет по особым правилам, а точнее — по понятиям, наводит на три вопроса.

1. Способна ли эта экономика к быстрому росту и современному развитию? Ответ: вряд ли. Даже если освободить ее от дани, выплачиваемой казенным чинам, прибыток освоят и прогуляют управляющие ею авторитеты. Это ведь не настоящая собственность и не бизнес нормального типа, как не были таковыми промыслы и правила ведения дел у советских «цеховиков».

2. Как гаражная экономика отреагирует на прогрессивные начинания, если допустить, что таковые вдруг пойдут сверху? Ответ: уж точно не лояльным сотрудничеством с государственной машиной. Доверие ведь утрачено. Может быть, попытками использовать новую ситуацию в своих особых интересах, как это уже было 30 лет назад.

3. И главный вопрос: каков наиболее вероятный сценарий взаимодействия путиномики с гаражной экономикой? Думаю, что вовсе не реформаторские наставления, а исключительно попытки сначала ее «амнистировать» (т.е. поставить на учет), а потом обчистить и пустить массы людей по миру. Это уже на уровне инстинкта. Другого они не умеют. Но могут не смочь. Живучесть теневого сектора невероятна. Она — оборотная сторона его архаичности.

Вот вам и самый, думаю, вероятный экономический сценарий ближайших лет. Модернизация продвинется не дальше слов. Наступление путиномики на теневой сектор вполне может быть предпринято, но, скорее всего, захлебнется. Хозяйственный застой, опирающийся на молчаливое сосуществование двух «стран», если не будет каких-то особенных начальственных авантюр, способен длиться еще не один год.

Вполне похоже на позднесоветский упадок, хотя и смягченный не таким диким и не таким всеобщим, как тогда, отторжением рыночных начал. Еще одна попытка построить капитализм со временем, надеюсь, будет предпринята. Но сейчас для нее нет ни идейной базы, ни общественной воли.

Сергей Шелин