Окольный путь к разбитому корыту

Желающих повиниться в том, что двадцать лет назад они призывали народ «голосовать сердцем», то есть не так, как он на самом деле хотел, нынче хватает. Особенно среди журналистов. Реже — в кругу деятелей культуры и шоу-бизнеса. Но они люди инфантильные, с них и спрос невелик. А вот коллеги каются довольно охотно.

Покаяние — солидный и уважаемый западный обычай. Но перед тем, как браться за это дело, желательно продумать, в чем именно надо каяться. В том, что способствовали попранию демократии? Что помогли людям, которые этого не заслуживали? Что повернули историю на неверный путь, которым и пришли к нынешнему разбитому корыту?

Пройдем по пунктам.

Были ли президентские выборы 1996-го (первый тур — 16 июня, второй — 3 июля) по-настоящему свободными? Нет, не были. На стороне Бориса Ельцина работала гигантская пропагандистская машина, опиравшаяся на материальные и административные ресурсы государства. Геннадий Зюганов не мог располагать ничем подобным.

Кремлевские политтехнологи придумали еще и обманную двухходовку — к первому туру выборов раскрутили генерала Лебедя как самостоятельного якобы кандидата, а перед вторым «объединили» его с Ельциным, уверив народ (и самого генерала), что он — престолонаследник.

Все это было некрасиво. Но подтасовали ли само голосование? Напомню, официальный итог второго тура: Ельцин — 54%, Зюганов — 40%. Думаю, подтасовки были, и крупные, но и без них Ельцин, видимо, набрал больше голосов, чем его конкурент.

Никто из начальствующих лиц, которые тогда лояльно помалкивали, а потом, спустя много времени и оказавшись в других карьерных координатах, начинали разоблачать своего бывшего шефа-президента и уверять, что расклад голосов 3 июля был диаметрально противоположным, никакого доверия не заслуживает.

Но это не главное. Российская демократия пала вовсе не в 1996-м. И даже не в октябре 1993-го. С демократией, если под ней понимать реальную политическую конкуренцию, способную привести к смене власти, покончил политический кризис 1992-го — первой половины 1993-го.

Выиграв в апреле 1993-го референдум о доверии («да — да — нет — да»), ельцинский Кремль мог сделать ставку на демократию, распустить парламент и объявить новые парламентские и президентские выборы одновременно. Почти наверняка обошлось бы без крови, и возникший в результате выборов режим был бы, как минимум, не таким авторитарным, как тот, что возник полгода спустя после мини-гражданской войны в Москве.

Но недружной коалиции кланов, команд и амбициозных персон, которая тогда сгруппировалась вокруг Бориса Ельцина, не хватило ума и ответственности выбрать верный путь. И им, и всем нам надо было хорошенько думать именно тогда, а не в 1996-м.

В 96-м особенно раздумывать уже не приходилось. Машина суперцентрализованной власти была более или менее построена, и вопрос стоял не о способах ее улучшения или упразднения, а только о том, какая группа лиц ею овладеет.

Те, кто сейчас говорит, что надо было не мешать зюгановским коммунистам взять власть, всласть поруководить, а потом обанкротиться и на свободных выборах уступить место силам прогресса, ничего не извлекли из того, что произошло с тех пор.

Политик, который в такой системе захватывает рычаги, добровольно с ними не расстается. Президент Зюганов стал бы не отцом русской демократии, а отцом режима, живо напоминающего нынешний.

В 1996-м коммунистов клеймили как организованную и сплоченную силу, намеренную якобы вернуть страну на полвека назад, в буквальном смысле восстановить социализм и сталинизм и загнать всех в лагеря. Именно эти тезисы развивала легендарная агитгазета «Не дай Бог!», выходившая гигантским тиражом и вызывавшая некоторую оторопь даже во вполне проельцинских кругах. У тех, кто ее делал, пожалуй, и в самом деле есть причины извиняться.

КПРФ образца 1996-го вовсе не была движением жертвующих собой фанатиков. Она выступала перед публикой как националистическая, изоляционистская, ультраконсервативная, буржуазно-популистская сила, которая сожалела об СССР, требовала вернуть Крым и своей риторикой предвосхищала ту государственную идеологию, которая у нас сегодня господствует.

При этом практика губернаторов-коммунистов, которые как раз тогда в большом числе оказались во главе регионов, почти не отличалась от практики губернаторов-некоммунистов. В отличие от советских номенклатурщиков, они вовсе не были солдатами своей партии и быстро находили себя в качестве винтиков властной вертикали, душителей местных свобод, спесивых региональных князьков и коммерческих эксплуататоров подвластных земель. Если бы на вершине вертикали оказался Зюганов, им не понадобилось бы ничего менять в своей работе.

На федеральном уровне привилегированное сословие, конечно, основательно потрепали бы. Чиновники помоложе и пограмотнее были бы заменены чиновниками постарше и поархаичнее. Подвергся бы чистке корпус олигархов. Видимо, она была бы похожа на ту, через которую он прошел в нулевые годы, только все случилось бы уже в девяностые. Агитпроп уже в 90-е стал бы таким, который мы имеем сейчас. И ссора с Западом состоялась бы на полтора—два десятка лет раньше.

Очень многие из тех, кто во время президентских выборов-1996 поддерживал Бориса Ельцина, вовсе не думали, что манипулировать массами — хорошее дело. Но не хотели открыть дорогу тем, кто станет манипулировать ими еще более цинично и безответственно.

Сегодня проще всего сказать, что это был ложный выбор между плохим и плохим. Но тогда, с короткого расстояния, противоборствующие стороны вовсе не выглядели одинаковыми. И то, что происходит сегодня, не было предопределено.

В этом и смысл борьбы 1996 года. Режим мог сразу и безоговорочно сорваться в архаику под руководством КПРФ, а мог получить шанс уцелеть в прежнем своем виде и понемногу выбраться из тех тупиков, в которых бродил с начала девяностых.

Да, он не воспользовался этим шансом, и прошедшие двадцать лет стали временем окольного движения к тому самому разбитому корыту, от которого удалось уклониться в 1996-м. Я не предвидел этого, но не стану просить прощения за то, что двадцать лет назад в качестве комментатора и публициста внес маленький вклад в события, сделавшие это движение окольным и, может быть, менее необратимым.

Сергей Шелин