Россияне поверили в бесполезность свободы

Опрос Левада-центра о том, ведут ли наши власти «наступление на свободу слова, ущемляют ли независимые СМИ», или же напротив «нисколько не угрожают свободе слова и никак не ущемляют независимые СМИ», вызвал почему-то некоторую сенсацию.

Во всех «докрымских» опросах той же службы доля сообщивших, что «не угрожают и не ущемляют», колебалась между 50% и 60%. А сейчас вдруг упала до 35%. Неужели россияне почуяли, что со свободой у нас что-то неладное? Именно так их и поняла часть аналитиков.

На самом деле граждане просто решили уйти от ответа. Число согласившихся с тезисом, что «власти России ведут наступление на свободу слова и ущемляют независимые СМИ», сейчас мало как никогда — 21%. В первой половине двухтысячных эту точку зрения разделяли почти 40% участников опросов. Зато сейчас резко подскочила доля затруднившихся ответить — до 44%. Еще пару лет назад она была меньше 20%.

Конечно, кое-кто струхнул и соврал. Но вряд ли безобидный вопрос, никого из начальствующих лиц персонально не задевающий, мог вызвать среди опрошенных панику. Смысл их ответов, видимо, такой: «Мы в общем догадываемся, что происходит, но вникать не хотим и близко к сердцу не принимаем».

О том же самом говорят и ответы, касающиеся цензуры (которая, напомню на всякий случай, в России запрещена). Нисколько не страшась этого запрета, 58% респондентов против 20% присоединились к мнению, что «на основных каналах телевидения в России существует цензура со стороны государства».

Но сильно ли это их заботит? Вряд ли. Ведь 86% опрошенных сообщили попутно, что как минимум еженедельно, а обычно и гораздо чаще, смотрят на упомянутых «основных каналах» новости и аналитические программы.

И 82% заверили, что «не могут назвать ни одного случая государственного давления на СМИ». Опросная служба перечислила на выбор пять соответствующих медиа-событий, произошедших с 2001-го по 2016-й, но подавляющее большинство и не подумало клевать на эту удочку. Неужели из осторожности? Думаю, чаще всего нет. Скорее — из равнодушия.

И еще немножко о несуществующей у нас цензуре и об Интернете, этом общепризнанном царстве свободы и всевозможных альтернатив, атмосферой в котором Левада-центр в данном случае интересоваться не стал. Однако постоянную интернет-аудиторию (которая сейчас охватывает больше половины россиян) регулярно и детально изучает другая наша опросная служба — Фонд «Общественное мнение».

И даже настолько детально, что в начале нынешнего года надумал расспросить ее об отношении к Роскомнадзору: «Как вы относитесь к деятельности Роскомнадзора в сфере регулирования Интернета?»

После того, как были исключены из подсчетов интернет-пользователи, которые заверили, что понятия не имеют об этой организации (таковых в разных слоях обитателей Рунета оказалось от трети до половины), ФОМ получил следующий расклад: 51% относятся к регулированию Интернета Роскомнадзором положительно, 14% — отрицательно, а 35% не стали отвечать. Что подтверждает старую истину: чем меньше борешься за популярность, тем легче она приходит.

Симпатичную в целом картину слегка (но не так уж сильно) подпортила только Москва. Среди столичных интернет-пользователей положительные отзывы Роскомнадзору дали 40%, отрицательные — 27%, неясные — 33%.

Подобьем предварительный итог. Наш среднестатистический потребитель информации — как офлайновой, так и онлайновой — до смешного низко ценит медиа-свободу, а напутственное воздействие властей и цензуру считает чем-то само собой разумеющимся и вовсе не обязательно плохим. Любитель эротики вполне может одобрить блокировку каких-нибудь болтающих лишнее несистемных сайтов. А потребителя антисистемных новостей ничуть не огорчат гонения на интернет-шалости. Людей, готовых всерьез отстаивать свободу как таковую, у нас очень мало. И это касается вовсе не только свободы прессы.

Говорят: да, наши люди пренебрегают пока духовными свободами, но цепляются за материальные права и удобства, которые нам принес капитализм.

Так ли это? Продовольственное эмбарго — попрание свободы есть, что хочешь. Велики ли были протесты? Запрет на отдых в Турции перечеркнул право на поездки, которое считается высоко ценимым. Слышны ли были ссылки на это право?

Две эти ситуации как раз и показывают, что объяснять пренебрежение наших людей к собственным правам и свободам одной только духовной их неразвитостью совершенно неправильно. В этом пренебрежении есть свой смысл и своя логика.

Недавно профильные наши структуры огорченно сообщили об участившихся случаях проникновения российских туристов на курорты Турции с целью отдыха. Оказывается, сограждане вовсе не отбросили мечты о турецких радостях и пытаются пробраться к ним окольными путями.

А вот мысль о том, чтобы прямо потребовать от властей снятия запрета, им чужда. И не только по незрелости и неумению объединяться в группы давления, но еще больше по знанию, что коллективные требования у нас хоть и не запрещены, но почти всегда игнорируются, а уж попытки на них настаивать безусловно наказуемы.

То же и с санкционкой. Даже деликатнейшая петиция со скромной просьбой не жечь вражью еду, а хотя бы раздавать ее бедным, которая собрала огромное число подписей, не возымела никакого действия. И подписанты благоразумно умолкли, не стали искушать судьбу.

А ведь любое право соблюдается и ценится только тогда, когда его коллективная защита имеет успех. Свободы ценят не отдельно от всего остального, а лишь тогда, когда их реализация что-то меняет в окружающем мире.

Например, гласность в масс-медиа люди ставят высоко и придают ей большое значение, только если она обладает силой воздействия — способна сломать карьеру сановнику, помешать принятию антинародного закона, воспрепятствовать вынесению неправосудного приговора. А такую гласность, которая иногда наказывается, иногда нет, но в любом случае не может ничего изменить, ценят гораздо ниже — и по-другому быть не может.

В нашей сегодняшней системе обычный человек, если он не заядлый нонконформист, ведет себя так, как ему подсказывает действительность: заботится не об общих правах и свободах, а о личных своих выгодах, привилегиях и удобствах — находит способ куда-то поехать, обзаводится каналами поставки еды, обеспечивает себе информационный уют в социальных сетях. О коллективном и отвлеченном по возможности не думает. И еще долго не будет думать, в том числе и о своих свободах, — пока система будет позволять ему жить так, как он устроился, и препятствовать жить иначе.

Долго, но не всегда. Ведь свобода — категория вечная, а любая общественная система — это лишь историческое явление, имеющее начало и конец.

Сергей Шелин