Режим опять устарел

Интеллектуальная мода, как и любая другая, иногда возвращается. То, что в конце зимы 2016 года начали говорить аналитики, социологи, экономисты и просто мыслящие люди, живо напоминает мейнстрим 2010-го — 2013-го.

Тогда не только оппозиционеры, но и здравомыслящие лоялисты рассуждали о новом издании брежневского застоя, о том, что путинская система правления выработала свой ресурс и идет к финишу, что ее импровизации только злят людей и что смена модели становится требованием народа, а значит произойдет с такой же неизбежностью, с какой весна сменяет зиму.

Ощущение того, что иного не дано, подкреплялось не только личными наблюдениями, но и социологической наукой. Опросы, проводимые различными службами, несколько лет подряд давали одну и ту же картину: треть россиян критически относилась к политическому режиму и с неодобрением отзывалась о руководящей роли Владимира Путина. Скорое превращение этого многолюдного слоя в большинство казалось самоочевидным.

Но два года назад, в феврале 2014-го, выяснилось, что иное очень даже дано. Оппозиционности как массового явления не стало. Правда, сохранилась либеральная интеллигенция в качестве изолированной общественной прослойки. Отношения между нею и широкими массами в этот новый исторический период отличались полной взаимностью. Саркастически отозваться о народе, потолковать о вечном и нерушимом симбиозе его с режимом стало для интеллигента почти неизбежным ритуалом. Более полного признания собственного поражения невозможно было придумать.

Последним по времени и, как потом оказалось, финальным проявлением этого «посткрымского консенсуса» наших интеллектуалов стало равнодушие и даже злорадство, с которыми многие из них встретили прошлой осенью протесты дальнобойщиков. Несмотря на то, что либералам подобает чтить и защищать неотъемлемые права каждого человека (независимо от симпатий или антипатий к нему лично), и вопреки тому, что именно эти права пытались отстоять водители фур, заметная часть интеллигентов отмежевалась от них на самом пике протестов как от предполагаемых путинистов и политических реакционеров.

Но этот всплеск болезненных эмоций как раз и подвел черту под эпохой интеллигентского пораженчества. Сегодня, всего несколько месяцев спустя, свободомыслящие интеллектуалы по всем пунктам встали на сторону притесняемого властями народа. Задним числом они теперь полностью за дальнобойщиков. Они солидарны с работниками и владельцами сносимых ларьков и павильонов. Они сочувствуют предполагаемому и, вероятно, далеко не массовому недовольству тех, кто попал под сокращение на «Уралвагонзаводе».

Они поддерживают даже требования валютных ипотечников, хотя идейный либерал мог бы возразить, что возмещать за общественный счет убытки тех, кто неудачно сыграл на валютном курсе, не совсем справедливо. Впрочем, более широко понятое чувство справедливости подсказывает, что ипотечники уж точно не хуже промышленных магнатов или, допустим, строителей петербургского футбольного стадиона, которые запросто выбивают из казны добавочные деньги, ссылаясь на падение рубля и удорожание импортного оборудования.

Смена настроений интеллигенции идет рука об руку со сменой модных в ее среде прогнозов. Которые сегодня клонятся к тому, что народного долготерпения хватит еще на год-полтора, после чего массы запротестуют уже всерьез. И тогда история все-таки возьмет свое — устаревший режим то ли начнет меняться к лучшему, то ли просто сойдет со сцены. Прежние надежды, о которых два года не хотели даже и вспоминать, вернулись в почти неизменном виде.

В каждой моде есть что-то разумное. При всей экзальтации, с которой наши интеллигенты раз за разом меняют свои вехи, их доводы заслуживают серьезного отношения. Хотя и не обязательно согласия.

Вечных режимов не бывает. Максимально возможная длительность существования нынешней системы — вероятно, около десяти лет. Просто потому, что к середине 2020-х годов нынешняя правящая группа превратится в надоевших всем геронтократов, да и физически начнет сходить со сцены.

Но этот инерционный сценарий возможен, во-первых, только в том случае, если режим не впутается в какие-то новые, еще более отчаянные эксперименты и авантюры, принципиальную способность осуществить которые он уже доказал с полной убедительностью. И во-вторых, если условия существования рядовых людей не опустятся ниже критической черты. А эти условия уверенно идут вниз уже больше года.

Расхожая фраза о соревновании холодильника с телевизором явно упрощает дело. Ведь правила этого соревнования все время меняются.

Наше общество год от года деградирует. Ухудшается образование. Легализуются и укрепляются дикарские и шарлатанские представления о реальности. Продвинутая часть среднего класса — носители современных знаний и профессиональных навыков, те люди, в которых видели капитанов прогресса, — беднеет и в растущем числе стремится эвакуироваться за границу.

Холодильнику тем труднее сказать свое слово, чем дальше заходит феодализация и архаизация быта и сознания. Многие из тех, кто не относятся к привилегированным сословиям, уже воспринимают разрыв между собственной бедностью и разгульной жизнью «элиты» как нечто нормальное.

А с другой стороны, мотором протестов простонародья сплошь и рядом становится даже и не сама по себе скудость холодильников, а скорее растущее стремление верхов сломать привычную жизнь — навязать людям какие-то новые замысловатые правила, ввести очередной побор, запретить что-нибудь нужное и важное.

Неадекватность внутренней политики за полтора года экономического спада далеко превосходит все начальственные провалы, состоявшиеся во время прошлых кризисов. Не предприняты даже самые очевидные и сами собой напрашивающиеся шаги, чтобы облегчить жизнь рядовых людей. Не уменьшена бюджетная доля силовых трат, не отменен ни один, хотя бы самый вздорный запрет. В виртуале, «в телевизоре», система сохраняет и поддерживает свой победоносный образ, пусть и малость потускневший. Но в реале, в обыденной жизни, инстинкт самосохранения раз за разом ей отказывает.

Устарел ли режим? Разумеется. Правда, случилось это с ним не сегодня и не вчера. С 2008 года путинская модель перестала обеспечивать даже рост экономики. Но устарелость и жизнеспособность — совершенно разные вещи.

Предстоит ли системе новая и скорая проверка на жизнеспособность? Вероятность этого растет.

Замеряемые Фондом «Общественное мнение» индикаторы отношения к президенту, премьеру и партии власти в последние недели снижаются — хоть и не быстро, но отчетливо. Видно, как нарастает усталость от ссоры с Западом. А оценки экономической ситуации всего за месяц с небольшим круто изменились к худшему. В конце декабря эту ситуацию назвали плохой 43% опрошенных, сейчас — 54%. Считали, что она еще и ухудшается, в конце декабря 41% респондентов, а сейчас уже 58%. А согласно свежему опросу «Левада-центра», больше половины россиян (54%) «смотрят в 2016 год» с неуверенностью или с тревогой. Замеряемые статистикой индикаторы поведения людей на потребительском рынке и на рынке труда говорят о том же самом.

В первый год хозяйственного спада рядовой человек воспринимал ухудшение своей жизни как нечто мимолетное. То, что это всерьез и надолго, он начинает понимать только сейчас.

Это понимание и в самом деле может за год-два конвертироваться в общественный кризис. Но не в любом случае, а только если стандарты жизни станут и дальше снижаться так же быстро, как и в 2015-м, а мероприятия властей будут такими же бездарными и безответственными.

И то, и другое вовсе не гарантировано, но возможно. Посткрымская эра оказалась не такой уж долгой и, видимо, сменяется какой-то новой. Но совсем не обязательно эрой свободы и прогресса. Падение системы вообразить, пожалуй, можно. Но не надо преуменьшать ее живучесть — и уж тем более преувеличивать сегодняшнюю способность страны заменить ее на что-то более рациональное.

Сергей Шелин