Церковь ведет себя не по-христиански

Попытки православной церкви выселить петербургский музей Арктики и Антарктики – сущее безобразие. Несмотря на то, что музей занимает здание, которое не менее бесстыдным образом отняли в 1920-х у старообрядческой церкви. И несмотря на то, что с 2013 года в стране действует закон о возвращении РПЦ исторических зданий.

Это безобразие как минимум по трем причинам.

Первая: нельзя восстанавливать справедливость, совершая новую несправедливость. Выселение музея в другое здание – это не просто стресс для музея и общества, это изменение смысла самой экспозиции. Сейчас музей Арктики и Антарктики демонстрирует не только (и не столько) чучела белых медведей, набор хирургических инструментов для операции во льдах и личные вещи полярника Чилингарова, но еще и время смены идей. Подвешенный под куполом церкви гидроплан фиксирует момент, когда огосударственная, принудительная, массовая вера русского человека в Бога принудительно сменилась огосударственной, массовой верой в то, что человек покорит природу при помощи науки и техники. Именно это делает музей уникальным.

Насильственный отъем зданий у церкви в 1920-х и 1930-х был мерзостью. Но точно такая же мерзость – сегодняшнее выселение из обжитых церковных помещений школ, музеев, концертных залов. Единственной нравственной моделью поведения здесь могла быть та, которую я называю «финской». Я как-то спросил актера Вилле Хаапасало, не мечтают ли финны о возврате части Карельского перешейка, которая была нагло, бесстыже и несправедливо оттяпана Советским Союзом. И Вилле ответил, что нет, потому что сейчас там живет несколько миллионов русских, и возвращать эту землю – значит совершать новый грех. Вот это – я понимаю, христианство. А то, что творит сегодня РПЦ – это рейдерский передел.

Вторая причина: законом 2013 года (пролоббированным РПЦ) вообще нельзя пользоваться. После прихода в 1917 году к власти большевиков вся частная собственность в России была уничтожена. Это было преступление, но в данном случае важно, что оно было совершено в отношении всех. В 1990-х нужно было либо идти на реституцию, возвращая собственность абсолютно всем прежним владельцам (так поступили в Восточной Европе, и это был очень тяжелый процесс), либо, признав необратимость перемен, не возвращать никому. Сегодня получается, что Никита Лобанов-Ростовский вернуть семейное гнездо, занятое отелем Four Seasons, не может, а РПЦ – почему-то может. Это называется бизнесом на госпреференциях. Христианства здесь ни капли.

Третья причина – сугубо теософская, но она важна для всех, кто когда-либо задумывался о Боге, вере, религии, церкви (то есть для многих). Русская церковь после короткого ренессанса веры в 1990-х превратилась в отдел ЦК КПСС по идеологии, совмещенный с отделом имущества и финансов: в центральный распределитель по удовлетворению религиозных запросов с приданной матбазой. Русское христианство сегодня (да и вчера) – это чтоб церковь стояла да чтоб иконы намоленные были. А для особо искушенных – чтобы литургия строго по правилам.

Между тем откройте Новый завет и попробуйте найти там хоть строчку, хоть полстрочки про обрядово-храмовую сторону веры. Церковь для Иисуса – это люди и их вера. «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них», - и все. Иисус был озабочен душами, а не кирпичами. Никаких церквей он строить никому не завещал, а в имевшемся храме вел себя примерно так же, как Pussy Riot: безобразничал, громил околоцерковный бизнес, переворачивал столы.

Если христианину необходимо место для встречи с такими же христианами, он его ищет, арендует, создает по силам и финансам. Представление о «намоленности» предметов – это язычество, а не христианство. Вот почему протестанты спокойно относятся к тому, что опустевший храм переоборудуется под жилье или пивную: церковью кирпичи делает не купол, а вера. Быть храму или не быть, и какой храм по силам содержать – должна решать местная община, местные верующие, а никакое не церковное начальство.

Четвероевангелие – тонюсенькая книжечка, и даже весь Новый завет не больно толст. Прочитать легко. Правила и принципы учения, изложенные там, просты, понятны и, я бы сказал, практичны. Вот почему многие из них вошли в кровь и плоть западной культуры, стали частью западной морали, к которой Россия тоже имеет некоторое отношение. Христианин, у которого много лет назад отобрали храм, не выгоняет из него людей, там обустроившихся. Он либо возводит новый храм, либо строит для этих людей здание, в котором им будет удобнее, чем в церкви. Это и есть христианство: любовь к другому, как к себе самому.

И последнее. В Париже близ метро Arts et Métiers находится одноименный Музей искусств и ремесел. Будете рядом – загляните, он бесплатный. Музей со всеми своими 80 миллионами экспонатов с 1802 года занимает здание бывшего монастыря Сен-Мартен-де-Шан, который был реквизирован у католической церкви вследствие революции. Там, как и в нашем музее Арктики и Антарктики, тоже висит под церковным куполом самолет. Как и музей Арктики, музей ремесел фиксирует момент перехода от идеалистического восприятия мира к реалистическому.

И это прекрасно.

Может быть, поэтому французы и называют свою страну Belle France.

Дмитрий Губин