За науку обидно

В Петербурге в Большом зале Мариинского дворца 17 июня прошла международная научная конференция «Единство власти, культуры, образования и науки – путь к успешному обществу». Центральным событием мероприятия стала лекция «ДНК и Нобелевская премия» члена Шведской Королевской академии наук, лорд-камергера при Королевском дворе Швеции, хранителя архива Нобелевского комитета Эрлинга Норрбю.

Я по наивности ожидала, что речь пойдет о том, как связана хорошая наследственность с перспективой получения премии. Но поскольку Норрбю - хранитель архива самой престижной в мире научной награды, его выступление было посвящено истории вопроса: работы каких именно ученых легли в основу открытия (поскольку до сих пор ведутся споры, кто именно на самом деле внес реальный вклад в науку - например, Розалинда Франклин, умерла от рака в 1958 году в возрасте 38 лет и, разумеется, премии не получила); как долго они работали над проблемой и сколько времени прошло между собственно открытием и признанием его Нобелевским комитетом, пока Френсис Крик, Джеймс Уотсон и Морис Уилкинс не получил премию в 1962 году. Вторая часть лекции была интригующей. Норрбю задал риторический вопрос: по какой причине Нобелевский комитет игнорировал номинированных, сделавших такое важное открытие, в течение нескольких лет? Не очень понятно.

Пойдем дальше и поинтересуемся - а каким образом Нобелевский комитет вообще принимает решения и насколько они справедливы, если даже хранитель архива находит некоторые из них странными?

Вопрос этот далеко не праздный. Просто сейчас не сезон. То есть – для нас не сезон, а для Нобелевского комитета время говорить и думать о премиях есть всегда, потому что нобелевский год длится гораздо дольше обыкновенного – не менее полутора лет проходит с момента номинирования до момента вручения премии. Так что и сейчас нобелевский процесс идет — просто нам, обывателям, не до него. Мы пока больше озабочены тем, выйдет ли наша футбольная сборная из группы.

Но вот наступит октябрь, начнут объявлять имена очередных лауреатов – и тогда мы снова всплеснем руками: почему только 21 человек из числа наших сограждан (плюс 18 уроженцев нашей страны) был удостоен Нобелевской премии – и это на фоне 326 американских, 115 английских, 102 немецких и 57 французских премий? О чем это свидетельствует? Явно не о том, что мы глупее. А вот о том, что ситуация в России не такая благоприятная для занятий фундаментальной наукой — несомненно. (Надо сказать, титулованные докладчики конференции в Мариинском один за другим повторяли, что упомянутая в названии власть должна позаботиться об улучшении образования, пока наша страна не превратилась в колонию. Ни словом по этому поводу не обмолвился только вежливый господин Норрбю).

Понятно, что есть у такой вопиющей несправедливости и другие причины, откровенно политические. Ведь Соединенные Штаты не только много Нобелевских премий получают – они еще и Олимпийские игры проводят чаще других государств. Стало быть, они гораздо лучше нас отстаивают свои интересы на международной арене. Поэтому Нобелевская премия 1997 года по физике за разработку «Оптические ловушки для разряженных газов и их охлаждение до очень низких температур при помощи лазеров» была присуждена американским физикам, в то время как первенство принадлежало российским ученым под руководством Владимира Летохова, о чем было сделано соответствующее заявление. В ответ тогдашний председатель Нобелевского комитета Королевской академии наук сообщил, что «достижения русских не относятся к тому классу, который позволяет претендовать на присуждение Нобелевской премии». Сам Летохов философски заметил по этому поводу: «Лучше быть обворованным, чем стать вором».

История эта не такая редкая (даже великий русский химик Дмитрий Иванович Менделеев дважды, в 1905 и 1906 годах, был номинирован на Нобелевскую премию, но так ее и не получил), и не одним обойденным премией бросается в глаза.

Но я вот о чем. С одной стороны, коллекционировать обиды и несправедливости, причиненные представителями всего остального мира, стало в последнее время нашим привычным делом: как-то все время нас недооценивают, на Евровидении затирают, про успешную Олимпиаду быстро забыли. С другой стороны – какой бы престижной ни была Нобелевская премия, должно ли ее получение быть главной целью ученого? В насквозь политизированном мире – вероятно, да.

Но наука жила и до того, как появился на свет Альфред Нобель. В мире, где не существовало никакой другой формы их признания, кроме присвоения имени первооткрывателя и успешного внедрения открытии в жизнь, совершались выдающиеся научные открытия. Потому что «героический» период науки предполагал постижение истины или раскрытие тайн природы для того, чтобы овладеть ее силами и увеличить могущество всего человечества, а не отдельных держав.

Хотя сказать, что формальное признание неважно, мы тоже не можем. И мне лично в истории открытия Менделеева все же кажется обидным, что его таблицей пользуется весь мир, но «таблицей Менделеева» ее называют только у нас в стране – а для остальных она просто периодическая система химических элементов.

Татьяна Шоломова

Перейти на страницу автора