Россия не нашла лучшего примера, чем Иран

Развернутое у нас изготовление «духовных скреп» - это умышленное или случайное копирование тех репрессивных правил, по которым уже три с половиной десятилетия живет Иран. Страна, которая зашла в тупик и ищет способ, как бы от этих «скреп» избавиться.

Если крылатое выражение «духовные скрепы» перевести на общепонятный язык, то оно означает, что для нас хотят создать такую массу запретов, чтобы каждый помнил о них ежеминутно: подбирая слова в разговоре и входя в Интернет, решая, как одеться, и определяя для себя, с кем позволительно общаться, а с кем – рискованно. Это стадо запуганных, постоянно ждущих пинка людей выглядит, видимо, идеальным объектом управления и залогом вечности системы.

Бессознательно, а может быть даже и вполне целенаправленно, изготовители наших «скреп» ориентируются на порядки, царящие в Иране уже 35 лет, с победы народной революции в 1979-м.

Иранские реалии выглядят как голубая мечта наших охранителей. Государственная религия проникает во все микропоры. Женщины ходят в темных балахонах. Несанкционированная прогулка юноши с девушкой, а уж, тем более, совместное пребывание в замкнутом помещении, могут обернуться крупными неприятностями. Гомосексуализм строго запрещен, и в злостных случаях карается смертью. Западные фильмы, музыка и прочее скрупулезно фильтруются. Интернет находится под внимательным присмотром, а доступ в Facebook и Twitter регулярно перекрывается.

И такая лепота царит в стране, которая, в сущности, похожа на нашу. Иран - тоже крупная (80 млн жителей) и многоплеменная (доля государствообразующего персидского этноса – лишь 60%) держава с высокими, а иногда и воинственными требованиями к странам своего ближнего зарубежья. Как и мы, он среднеразвит. Хотя производство на душу населения все-таки раза в полтора меньше. Иранская экономика, как и наша, стоит на нефти. Там теперь тоже невысокая рождаемость, урбанизированное население и повальное высшее образование (2,5 млн студентов). Точек соприкосновения полно.

И самое захватывающее - Иран тоже был когда-то вестернизирован. Свергнутый 35 лет назад шах Мохаммед Реза Пехлеви был большим модернизатором. Тут и светское образование, и девушки в мини-юбках, и орды западных специалистов, и порнофильмы, и аграрная реформа, и рок-музыка, и строительство современной промышленности, и легкий доступ к алкоголю.

Экономика росла на 10% в год, и уровень жизни быстро поднимался, хотя нефтедоходы, конечно, делились отнюдь не поровну. Поднявшаяся против тирана народная революция – классический случай победы духовных ценностей над материальными.

И, конечно же, тираном Мохаммед Реза Пехлеви был неподдельным – с арестами, пытками, политической цензурой, дрессированной партией власти и всем прочим. Как и Петр Великий, шах гнал свой народ по дороге прогресса без объяснений. Но не было в нем петровской твердости и хладнокровия. Пришлось с позором бежать и доживать эмигрантом. Последняя великая революция XX века совершилась. В феврале 1979-го из эмиграции торжественно вернулся аятолла Хомейни и, сооружая новый режим, создал попутно те самые «скрепы», копированием которых занялись сейчас у нас.

Для понимания смысла этих скреп необходимо осознать, что они – порождение вовсе не сегодняшнего Ирана, а такого, каким он был 35 лет назад. Когда почти 60% жителей составляли набожные безграмотные крестьяне, а главная движущая сила революции, активисты городских базаров, были вчерашними выходцами из деревни. Когда авторитет духовенства, храбро пережившего шахские гонения, был непререкаем. Когда большинство иранских женщин, несмотря на позволение одеваться как угодно, добровольно носили хиджабы, а вестернизированное меньшинство иранцев было окружено народной ненавистью. Когда старозаветная семья была крепка, а ежегодный прирост населения (3,5%) втрое превышал нынешний.

Этот давний Иран был совершенно не похож ни на себя сегодняшнего, ни, тем более, на нынешнюю Россию. Именно поэтому «отмена» вестернизации, которая по-настоящему еще и не прижилась, выглядела тогда реалистичной задачей. Которую, впрочем, до конца все равно не решили. Вестернизация была загнана в подполье и со временем начала переходить в контратаки.

Но на первых порах проблемы выглядели решаемыми. Стереть наждаком помаду с губ обнаглевшей модницы, линчевать пару гомосексуалистов на радость толпе – все это как-то скрашивало жизнь, которая после революции была нелегка. «Скрепы» более или менее отображали нравы большинства и находились в полной гармонии с реалиями иранских 1980-х – бесконечной кровавой войной против саддамовского Ирака и террористическими мероприятиями собственного режима, которые прокатывались по Ирану волна за волной.

Так было полтора поколения назад. Сегодняшний типичный иранец – не темный выходец из деревни, а грамотный горожанин. Кое-какие запреты мало-помалу отпали, но главное осталось – сегрегация женщин, сиюминутный контроль над бытом и развлечениями и клерикальный диктат. И то, и другое, и третье все отчетливее воспринимаются людьми как дикость и нестерпимое бремя.

Женщины миллионами получают высшее образование, но не имеют возможности нормально жить и работать – со всех сторон ограничения и запреты. Перекрыть каналы связи с внешним миром все равно не удается - люди массово осваивают стандарты современного образа жизни и практикуют их за закрытыми дверями, но не могут выйти с ними на улицу. Недовольство прорастает отовсюду. Уже лет пять, как оно выливается в открытые протесты.

Когда-то само собой подразумевалось, что «скрепы» помогают удержать в повиновении народ. А сегодня правящий клерикально-полицейский класс Ирана обнаруживает, что сам стал заложником «скреп». Ведь он воспринимается как их гарант и хранитель - и в случае их отмены смысл его существования сразу же будет поставлен под вопрос. Из-за этого иранское руководящее сословие живет в растущем напряжении. Том самом, в котором ему так нравилось держать своих подданных.

Если Иран и преподносит какой-то урок сегодняшней России, то именно этот и никакой другой. Но его усваивают с точностью до наоборот.

Сергей Шелин

Перейти на страницу автора