Жириновский как могильщик империализма

До сих пор официальная позиция российских властей, включая так называемую системную оппозицию (которая и не оппозиция вовсе), выглядела примерно следующим образом. Россия - неделима. Мутят народ на Кавказе всякие бандиты, авантюристы и международные террористы, тогда как обычные люди войны не хотели и не хотят. Мы можем говорить о предоставлении расширенных прав республикам, о возможности развития их культуры, о праве следовать нормам ислама, но не об образовании самостоятельных государств на Северном Кавказе. В этом были едины и власть, и коммунисты, и ЛДПРовцы.

Однако после событий в Бирюлево Жириновский, по сути, решился отказаться от следования в русле кремлевской политики и сделать шаг в направлении, к которому постепенно склоняется общественное мнение. Политик менее изощренный, нежели Владимир Вольфович, и дальше продолжал бы болтать, что, мол, все рассосется, что не надо возбуждать страсти, не надо мешать в одну кучу отдельных преступников и мирный чеченский народ.

Подобная демагогия прекрасно работала до самого последнего времени, поскольку основная масса российского населения хотела, как водится, из одного яйца получить и цыпленка, и яичницу. То есть сохранить неизменной большую державу с традиционной дружбой народов, но при этом сделать так, чтобы «друзья» сидели по своим аулам и не высовывались (а коли высунутся, так чтобы полностью принимали российскую культуру и сложившиеся нормы поведения). Жириновский с его феноменальным политическим чутьем, позволяющим быть на плаву почти четверть века, сегодня понял, что старая демагогия вот-вот перестанет работать, что люди все чаще задаются естественным вопросом о том, когда, наконец, весь этот бардак закончится. И многие начинают осознавать, что если за 20 с лишним лет кавказского кризиса проблемы не рассосались, то, значит, придется вскоре выбирать: либо цыпленок, либо яичница.

Иными словами, Жириновский почувствовал, что в развитии нашей страны наступает момент, когда имперское сознание масс трансформируется в националистическое.

И, чтобы собирать по-прежнему голоса на выборах, политику-популисту следует трансформировать свою риторику.

Мы иногда не различаем «империалистов» и «националистов». В обыденном сознании они совместно противостоят «демократам» и «либералам». Однако на самом деле различать надо. Россия сейчас проходит через перелом, который по своей масштабности сопоставим с экономическими реформами 1990-х. В ближайшие годы дилемма «империя – национальное государство» будет беспокоить нас больше всех других вопросов, и хитрый вождь ЛДПР обнаружил это одним из первых среди представителей власти.

Национализм – это реакция на разрушение империй.

В империях обычно нет «ни эллина, ни иудея». Все в равной мере являются подданными монарха. Причем умные властители больших держав всегда старались привлекать малые народы к управлению государством и армиями. Например, в старой России поначалу большую роль играли выходцы из Орды и Литвы, позднее – остзейские немцы (например, Бенкендорф), поляки (Адам Чарторыйский) и кавказцы (Багратион).

В Австрийской империи венгры даже получили право на управление всей восточной частью державы (так называемой Транслейтанией). А предшествовала этому венгерская революция, которую подавлял другой высокопоставленный представитель меньшинств - хорват генерал Елачич. При этом поляки часто занимали высокие посты в управлении западной частью (Цислейтанией).

Перечень большой роли малых народов в судьбе великих держав может быть очень длинным. Чем была бы Османская империя без флотоводческих способностей греков и без торговых склонностей армян? Эти народы играли при султанах огромную роль. Чем была бы испанская империя XVI-XVII веков без выходцев из итальянских земель? Без генуэзских банкиров, финансировавших армию? Без выдающегося полководца Александра Фарнезе, герцога Пармского?

До определенного момента во всех империях элиты полагают, что можно бесконечно сохранять полиэтничные державы (Россия в этом смысле не исключение). Но вот незадача: вдруг появляются новые элиты – выходцы из малых народов, которые говорят своим «соплеменникам», что те заслуживают лучшей доли, и что старые элиты – обычные предатели (безродные космополиты), которые погнались за славой, деньгами и титулами, забыв про простых венгров, греков, чеченцев, итальянцев… Так появляется национализм.

В ответ на национализм малых народов постепенно рождается национализм больших. Немцы (австрийцы), турки или русские справедливо считают, что они ничуть не хуже своих соседей по имперскому лагерю, и уж «раз пошла такая пьянка, режь последний огурец». Все, мол, станем теперь националистами, защитимся от наездов созданием политических партий, штурмовых отрядов и т.д.

Какое-то время империя и национализм напоминают две чаши весов - старая и новая элиты не имеют возможности разом изменить ситуацию. В этот период (и наша страна как раз сейчас его переживает) сознание широких масс проходит через мучительный выбор. Простой человек по поры до времени склонен придерживаться традиции: царь наш (кайзер, султан, генсек, президент и т.д.) велик и могуч, власть его от бога, держава богата и обильна, так какого ж рожна надо что-то менять? Отправь человека с таким традиционным мышлением на референдум – он проголосует за сохранение СССР (Австро-Венгрии, Османской державы и т.д.).

Однако по мере того, как реальная жизнь вторгается в традиционное, патриархальное существование обывателя, он неизбежно начинает реагировать на лозунги националистов. Человек этот по-прежнему является державником, но склонен видеть свою державу существенно иной. Власть становится в его глазах не просто личным делом царя (кайзера, султана, генсека, президента), который не оправдал ожиданий и пошел на поводу у малых народов, а делом всей образующей государство нации. Мы сами с усами. Возьмем судьбу в свои руки. А кто против – тому мало не покажется.

Австриец Адольф Гитлер – типичный продукт распада гигантской австро-венгерской империи, в которой евреи и славяне стали вдруг играть роль, непривычную для сознания обывателя. Армянские погромы в Османской империи – типичный продукт эпохи, когда абстрактные «османы» решили, что они теперь чисто конкретные турки (и даже еще конкретнее – младотурки).

Национализм не обязательно оборачивается погромами. Этого можно избежать. Но то, что простой человек в некий момент перестает себя чувствовать винтиком большой имперской машины (которой рулит правитель) и начинает себя ощущать шурупчиком большой национальной общности (берущей свою судьбу в свои руки), - неизбежно. Это нечто вроде закона, управляющего судьбой империй.

Заметим, кстати, что в слове «империя» нет ничего ругательного – это просто форма организации государства, форма существования больших пространств, которая оптимальна для минувших эпох. Однако проходит время, и старые формы становятся непрактичны. Как, скажем, непрактичны сейчас конные повозки, рукописные книги и рыцарские латы, столь необходимые в прошлом.

Имперское сознание россиян доживает последние годы. Нас ждет сложная эпоха нарастания национализма. Жириновский почувствовал это и, скорее всего, станет набирать очки, разыгрывая национальную карту. Еще раньше это почувствовал Навальный - как человек молодой, не забуревший и не успевший оторваться от масс.

В Кремле наверняка тоже есть люди, которые понимают происходящее и убеждают президента лично возглавить националистическое движение, пока оно не вышло из-под контроля. Однако Кремлю столь радикальный политический поворот сделать намного труднее, чем Жириновскому.

Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге

Перейти на страницу автора